Она была одета в длинное, старинное платье, которое прикрывала серая, повидавшая годы, шаль. Одежда казалась застиранной и запачканной всевозможными пятнами. От неё словно исходил запах застаревшей пыли и чего-то слегка тухлого и металлического.
Дети неприлично закрыли нос руками, а родители неловко улыбнулись.
– Внук мой! – бабушка вдруг сделала резкий шаг вперёд, кинувшись в объятия Джона.
Ему лишь пришлось ответить на жест, обнимая бабашку в ответ. От неё с новой силой послышался тухлый запах, от чего Джон незаметно для неё сморщился, сквозь натянутую улыбку.
– Что ты говорила по телефону? Связь была плохой и я ничего не расслышал. – Спросил он, заглядывая в темно-карие глаза своей бабушке.
– Я просила, чтобы ты привез мне из города какой-нибудь новый чайник. А то мой уже совсем еле дышит.
– Ох, прости, я не услышал. – Джон виновато улыбнулся.
– Ничего, – дрожащим голосом произнесла она, – в следующий раз.
– Дети мои! – переведя свой потерянный взгляд на мальчишек, бабушка Палм теперь кинулась с объятиями к ним.
Им пришлось лишь принять бабушкину любовь. Закончив с ними, она повернулась к Джес, устремляя на неё восхищенные глаза.
– Это малыш… – Она протянула к животу девушки бледную, морщинистую руку, что украшали тёмные ногти, не стриженные ещё со времён переворота в Эйзере.
Но Джес механически сделала шаг назад, от чего ладонь старой женщины застыла в воздухе в паре сантиметрах от живота.
– Простите, – неловко прошептала Джес.
– Я все понимаю, – невыносимо хриплым голосом произнесла бабушка Палм, – дети это святое, и не каждому дано прикоснуться к зарождающейся жизни. Это сокровенное, – протянула она, сверля живот Джес каким-то, то ли хищным, то ли восхищенным взглядом. – Сколько этому дитё?