Все снова бросились на поиски, в основном — на улицу. Я обошла комнаты наверху, выглядывая в окна — вдруг увижу убегающую Милку? — и спустилась на веранду. Вика что-то объясняла Люсе.
— А как же клад? — спросила та.
Моя лучшая подруга лишь пожала плечами.
И тут с участка, со стороны хозблока, раздался долгий, жуткий женский вопль. Кричала Евгения.
— Что там? — испугалась Люся.
— Бежим! — воскликнула Вика, и мы втроем помчались туда.
Те, кто подбежал к хозблоку раньше нас, толпились вокруг него, но не плотной, а, скорее, рассеянной толпой. Евгения, подвывая в голос, металась вдоль стены, ее удерживали Тамара и Алина, а Сеня ломиком пытался открыть дверь, запертую изнутри.
За окном болтались ноги. Милкины ноги.
Я оглядела собравшихся. Остальные были на месте, вполне живые и, кажется, даже вполне здоровые, только мать Сени сползала по стенке дома около крыльца.
— Мое золото!.. — причитала она в слезах. — Мой клад!.. Где мой клад?!
— Лёнь, скажи, а орхидеи…
— А?.. — невнятно пробормотал он, не открывая глаз, но продолжая меня обнимать.
— Орхидеи… они как растут: снизу вверх или сверху вниз?
Мы летели в Индонезию — на остров Бали. К океану, к солнцу, к пальмам. К орхидеям.
Над ухом гудел двигатель, отгоняя сон. Мой сон, потому что Лёня спал, как персидский кот Петруха в хрустальной вазе.
Я положила голову Лёне на плечо и, прикрыв глаза, попыталась представить, что нас ждет впереди. Сине-зеленые океанские волны, яркое солнце, пляжи с пушистым песком… Незнакомые фрукты, лохматые пальмы… И — цветок в унитазе!