Не завидуй себе

Питер относился к Алёне с порывом юношеского восторга. Даже его родители, ненавидящие русских еще после танков в Праге в 68-м году, не могли устоять перед увлечением любимого младшего сына. Его несло, как перекати-поле во время урагана. Каждое утро «предки» отвозили их на машине или на горное озеро, или к подножию Высоких Татр. Питера, прожившего всю жизнь в чистенькой белой Братиславе, раскрашенной красными черепичными крышами, привлекали романтические пейзажи. Всякий раз его душа ликовала при виде природных чудес.

– Стой, посмотри какой роскошный гриб рядом с тобой. Я таких еще никогда не видел!

Алёна остановилась, огляделась вокруг и ничего не увидела.

– Какая же ты смешная, вон, около твоих ног, прямо рядом с тобой.

Девушка искренне пыталась найти гриб, внимательно смотрела под ноги, сканировала взглядом всё вокруг, смущенно улыбалась, но ничего не находила.

– Около правой ноги, – не унимался Питер.

Алёна видела только крупные разноцветные листья, прильнувшие к ее ботинку.

– Ну вот же, около твоего носка, – прыснув от смеха, он присел на корточки и аккуратно срезал ножку лесного чуда. – Ну, ты даешь.

Алёна, будучи глубоко испорченным городским жителем, выезжала на природу только в случае серьезной необходимости. Своей машины у ее родителей не было, а тащиться в утреннюю тмутаракань на забитой грибниками электричке удовольствия не доставляло. Она не понимала и не чувствовала радости ни от звуков шелеста листвы, ни от летних запахов травы, не замечала радуги на паутине между ветками деревьев. Она была неисправимым вечно занятым и спешащим куда-то столичным жителем, родившимся в центре города и никогда не тосковавшим по природе. Зона ее комфорта не выходила за пределы уютных московских двориков с тополями, сиренью и цветочными клумбами.

Теперь же Урбанову забавляло карабканье по уступам отвесных скал, устремленных к неправдоподобно синему небу, но приводил в ужас спуск по скользким, покрытым мхом валунам. Питер не отпускал ее руку из своей ни на секунду. Внимание юнца тешило самолюбие Алёны.

У подножья начался дождь, и они, взявшись за руки, долго бегали между деревьями-акселератами, пока не наткнулись на заброшенный дом с заколоченными окнами. Сеновал при нем, по-европейски чистый и аккуратный, был не заперт. Пахло сухими цветами и травами. Через щели в крыше пробивалось солнце, грибной дождь тонким пунктиром исчертил угол сарая под потолком. Им было хорошо лежать на копне сена, обнявшись, и смотреть ввысь, иногда нежно целуясь и переговариваясь. Мягкий и деликатный Питер, поэтизирующий и боготворящий русскую диву, дрожал от восторга и обжигал свои красивые тонкие пальцы прикосновениями к ее лбу, щекам, губам, не смея решиться на большее. Постепенно близость тел стала одерживать верх над здравым смыслом, и, когда губы плотно соприкоснулись, начав игру, а языки трепетно переплелись, Алёна больше не смогла удерживать свои ладони, плавно проникающие под его свитер и скользящие по мускулистой груди. Питер часто задышал, руки сжали ее плечи, и она почувствовала бедром сквозь ткань его твердое желание пробраться наружу, а руки услышали мощные толчки сердца юноши. Сначала мягко и стеснительно и уже в следующую секунду уверенно и настойчиво по телу Алёны пошла цепная реакция от разливающегося и бунтующего вожделения. Игривая ладонь нырнула вниз вдоль втянутого живота и нетерпеливо стиснула то, что искала. Это стало последней каплей. Питер охватил ее всю, прижал к себе, и сплетенными телами они перекатились по душистому колючему ложу, где его бедра сразу, без прелюдий начали ритм, тот непобедимый Его Величество Ритм, перед которым нельзя устоять, который сразу передался ей и объединил, вытесняя сознание. Их дыхание смешалось в водовороте порыва, его пальцы устремились расстегнуть ее тонкие светлые брюки… стащить такие же мягкие и шелковистые, как ее кожа, трусики…

Воспитание и природная рассудительность всегда мешали Алёне делать непоправимые ошибки, а уж острые соломинки, колющие голую попу, поучаствовали и включили в критический момент мозг, зажгли в нем лампочку с надписью «Стоп».

– Почему? – шептал ничего не понимающий Питер. – Ты же…

– Потому, Петечка.

Ну как ему объяснить, что «студентка, комсомолка, спортсменка» после 5-го курса университета не желает расставаться со своей девственностью?

Алёна встала, поблескивая тициановской белизной, оттененной золотистым треугольником волос в косых стрелках солнечных лучей. Под аккомпанемент испепеляющих взглядов юноши неторопливо оделась, сосредоточенно стряхнула прилипшие травинки и листья и как ни в чем не бывало холодно сказала:

– Пошли, пора, твои родители, наверное, уже заждались.

* * *