(не) зажигай меня

Кого я обманываю? Провинциальные девицы не снимают лучший номер в самой дорогой гостинице города. У провинциальных девиц нет банковских векселей. И кос у них таких нет, на которые две служанки извели целый день. Впрочем, им, кажется, в радость расплетать мои волосы, полоскать их в огромной фарфоровой ванной, поливать из кувшина, втирать благовонные масла, промывать сначала простоквашей, затем травяными отварами. После они сушили волосы мягкими полотнами и долго расчесывали деревянными гребнями. Волосы сделались мягкими, сияющими, в них появились огненные всполохи. Вот только простоволосой ходить нельзя, и девушки заплели мне косу вокруг головы. В Славии две косы, как я люблю, мне носить не след: так сосватанные невесты ходят. А коли у девицы одна коса — она свободная.

Я нынче свободная лордова дочка, кнесинка по-местному наречию. Кнес — это тот же лорд, землевладелец. Его жена, стало быть, кнесса, а дети — кнесинки и кнесичи. Есть кнесы простые, а есть сиятельные, то государевы ближние родственники.

Мой дед — кнес обычный, да и волость его небольшая и далеко от столицы. Тем не менее, он приближен к государеву двору за свою мудрость и верность.

Считается он человеком зажиточным, если не сказать богатым. Хотя с Оберлингами ему не сравниться, отцовский род обладает рудниками да серебряными шахтами.

Но самое главное то, что дед мой — едва ли не самый сильный водный маг Славии. Матушка всегда говорила, что ей до отца далеко. А уж она одна из сильнейших известных мне магов. Каков тогда дед — мне представить страшно. Говорят, он когда-то пожар в Степи три дня без роздыху один удерживал. Вот это силища!

Жду- не дождусь, когда его снова увижу. Наверное, сейчас он покажется мне другим, не таким, как десять лет назад.

11

Дед раньше казался мне глубоким стариком, но теперь я знаю, что он не намного, всего на каких-то пять лет старше моего отца. Как странно — отец ведь не старик. Напротив, он видный мужчина: высокий, стройный, с широкими плечами и военной выправкой, с гривой седых волос. Ему и шестидесяти нет!

А кнес — мужчина грузный и бородатый, со светлыми волосами, стриженными "под горшок". То ли русые они у него, то ли пегие — и не поймешь что почти седой.

Я его с первого взгляда и не признала. Зашел во двор какой-то мужчина в простом зеленом кафтане поверх расшитой рубахи, даже не подпоясанный. Портки полосатые в высокие сапоги заправлены, шапка с меховой оторочкой набекрень, борода лопатой — поди угадай, что кнес, а не купец какой-то или вовсе сапожник.

Вот когда побледнел и за могучую грудь в районе сердца схватился, да окликнул меня: "Милослава, дочка!" — тут я и поняла, что дед приехал.

Он, впрочем, свою ошибку быстро понял: не сказать, что я как две капли воды на мать похожа. Нос разве что одинаковый, брови да косы. Глаза у меня папины, щеки тоже с ямочками — от Оберлингов. А что худая — так и мама как тростинка, и отец не толстый.

— Волосы-то как у матери, — растерянно и грустно сказал дед и вдруг отвернул лицо. — Помню, нашел я косы ее…

Тут мне его жалко стало, сил нет: подошла, к груди прижалась.

А он меня стиснул в объятьях да троекратно расцеловал.

— Бедовая ты девка, Виктория! — заявил он весело. — Только явилась, а уж сразу в историю попала. Хорошо, что невредима осталась. Я как письмишко твоё получил да про ограбление узнал, так чуть не помер. Веришь-нет, сам на коня вскочил и помчался в Даньск. Вон Яра даже обогнал! Эх, староват я стал такие скачки устраивать: спину ломит теперь.

— Вы, дедушка, кокетничаете, — пожала плечами я. — Ничего вы и не старый. Сил полны.

Дед цепко ухватил пальцами мой подбородок, повертел лицо.

— Разговорчивая ты уродилась, да? Дерзкая? Мать-то тихоней была. Хорошо, что ты смелая. Нравишься ты мне.

Я потрогала подбородок. А мне что-то дед не больно по душе. Скользкий какой-то. А ведь мама предупреждала, а я не верила.

— Отец, ты бы шубу надел, — раздался от ворот густой мужской голос. — Опять спину застудишь!

Я выглянула из-за дедова бока: никак дядько мой объявился? Помню, лупцевала я его знатно, а он ничего, не жаловался. Терпел все мои выходки. Ай хорош детинушка! Высоким не вырос, не в кого — дедова жена Линда маленькая, как птичка — но сложен отменно. Кудри огнем горят, а кожа чистая, смуглая. Несправедливо, конечно: у меня весь нос конопатый, а у этого рыжего — ни одной веснушки!

Дядько Ярослав был меня всего на год старше — родился он уже после того, как мать в Галлию уехала. Оттого и заставляли его со мной возиться, когда я здесь гостила. Его, да сестрицу мою двоюродную Людмилу, дочь лесного оборотня Волчека. Всё лето мы втроем и бедокурили. Яр обычно вину на себя брал: и поле сожженое, и гусей испуганных, и битву на яйцах. Но вот свиней в телегу он придумал запрягать, я побоялась.

Сейчас стоял он с дедовой бобровой шубой в обнимку и рассматривал меня с самым серьезным видом.

— Что я вижу! — наконец, широко улыбнулся он. — И эта красавица — моя племянница? Та, что меня в речке едва не утопила? Та, что мне глаз яблоком подбила? Поверить не могу! А косы-то какие отрастила, гляди — оттаскаю!