(не) зажигай меня

— Начни с главного, — потребовала мама, наливая себе чай в красивущую фарфоровую чашку с ярко-синими геометрическими узорами (соседка утром подарила).

— Я беременна.

Чашка выпала из маминых рук и со звоном разбилась об пол.

— Не этого я ожидала, — задумчиво произнесла Милослава, внимательно наблюдая, как по полу разливается пятно. — По тебе не заметно. И как скоро я стану бабушкой?

— Месяцев через восемь, — вздохнула я.

— Он точно тебя не принуждал?

— Точно.

— Тогда какого беса тут происходит? — неожиданно стукнула кулаком по столу мать. — Почему вы оба выглядите так, как будто в доме покойник? Где любовь и радость? Я же вижу, как ты на него смотришь!

— Это сложно… — уронила лицо в ладони я. — Я всё испортила, мама. Всё-всё. Как обычно.

Я рассказала ей и про сгоревший шатер, и про звездные ночи над степью, и грозу, и про то, как ловко Аяз управляется с кнутом… про поцелуи во тьме шатра, про Тамана-дэ и красавицу Наймирэ… И про то, какими словами я сообщила Аязу про ребенка.

Мать долго смотрела на меня.

— Ты его любишь?

Я опустила голову, зажмурилась и кивнула.

— Что он тебя любит, это ясно. Что мешает вам просто поговорить? Тебе язык для чего дан — чтобы целоваться? О богиня! Ты же умная девочка, Ви! Просто открой рот и скажи ему, что он тебе нужен!

— Я не могу, — простонала я. — Я трусиха! А вдруг он снова скажет, что разлюбил?

— Он мне показался хорошим парнем, Ви. Но если уж совсем не можешь, есть еще один выход.

— Какой? — с надеждой подняла я глаза.

— Соблазни его. И не надо на меня так смотреть! Вы муж и жена! Всё, что происходит в спальне по обоюдному согласию — хорошо и правильно. А спать порознь — это путь в никуда. Знаешь, если он тебя любит — не устоит. После… гм… ночи любви все разногласия становятся незначительными. Запомни это, и тогда проблем в твоей семейной жизни будет гораздо меньше.

— Я бы предпочла, чтобы он меня соблазнял, — вздохнула я.

— Успеется еще. Он и так сделал всё, что мог. Целый месяц жить с тобой в одном маленьком шатре, терпеть твои капризы и сдерживать свою страсть — редкий мужчина так сумеет.

— Мам…

— Что еще?

— Спасибо. Кстати, ты помнишь Айшу?

— Оракула? Богиня, она еще жива?

— Она живет в соседнем доме… — я тщательно протерла стол и чашки и убрала осколки с пола. — В общем ты не могла бы завтра сходить к ней в гости… а может даже и переночевать…

Милослава рассмеялась.

— Спасибо, что только завтра. Сегодня я уже никуда не пойду. Покажи мне, где я могу упасть и уснуть?

За окном громыхнуло. Мягко зашелестел дождь. Я обеспокоенно выглянула в окно: Аяз так и не вернулся. Мама уснула практически сразу же, а я всё сидела на кухне и ждала.

Наконец тихо скрипнула дверь, и в дом ввалился мокрый насквозь Аяз, тащивший большой сундук.

— Твою мать, Виктория, — выругался он, увидев меня. — В смысле, вот сундук твоей матери. Надеюсь, там что-то действительно ценное.

Я молча принесла ему полотно и сухие шальвары. Степняк так замерз, что у него зубы стучали. Он даже не постеснялся раздеться в моем присутствии донага — куда там, мгновенно сбросил с себя мокрые вещи. Я собрала их и кинула на пол в уборной: завтра разберусь.

— Сегодня ты спишь со мной, и это не обсуждается, — строго сказала я. — Не вздумай меня позорить при матери. В Галлии принято, чтобы супруги ночевали в одной спальне.

— Врешь ты всё, — пробормотал Аяз. — Но сегодня у меня нет сил с тобой спорить. В одной так в одной.

Он поднялся наверх и упал в подушки, натянув на плечи стеганное покрывало. Я, немного подумав, разделась до сорочки и легла рядом. Он всё ещё дрожал — лишь бы не простыл. Завтра сделаю ему чай с лимоном.

— Ничего личного, Аяз, но я — огненный маг, — прошептала я. — А ты замерз. Я могу тебя согреть.

И с уверенностью, которой вовсе не ощущала, я откинула одеяло и прижалась к нему всем телом. В груди затеплился маленький огонёк. Немного помедлив, он обхватил меня ледяными руками. Я зашипела сквозь зубы, но придвинулись еще ближе. Уткнулась носом в основание шеи — я ведь так и не укусила его. Побоялась. А между тем что-то дикое и хмельное внутри меня требовало немедленно заявить на него свои права.

— Ты как печка, — прошептал он. — Вся пылаешь.

Вместо ответа я потянулась к его губам, благо поза располагала. Невольно подумалось, что отбиваться он не будет: побоится леди Оберлинг разбудить. Провела языком по сомкнутым губам, потянула зубами, поймала судорожный выдох.

— Угомонись, Виктория, — попытался он убрать мои руки. — Зачем ты это делаешь? Сегодня не полнолуние…

За эти слова я укусила его в плечо — сильно, хоть и не до крови.

— Послушай, я не хотел тебя обидеть. Вики, ну прости. Хочешь уехать — уезжай. Но ребенка я всё равно заберу.

— Еще одно слово, и я откушу тебе нос, — пригрозила я. — Я всё-таки оборотень, не забывай.

— Виктория, не дури…

Ах так! Сам напросился! И уже без всякой робости впилась зубами в основание шеи и заурчала от нахлынувшего облегчения. Аяз зашипел сквозь зубы: ему явно не понравилось. Я лизнула место укуса раз, другой… И внезапно он перекатился на меня, придавив к подушкам и задрав сорочку до самой шеи.