(не) зажигай меня

Ханский дворец довольно красив, хотя и пестр. Его стены отделаны яркой мозаикой, луковки на башенках нестерпимо блестят позолотой. Мраморные ступени скрываются под коврами. Окна еще не везде застеклены, внутри сумрачно, тихо и прохладно. Кое-где не убраны леса, лежат кучкой керамические плитки, на полу разбросаны элементы мозаики. Под высокими сводчатыми потолками гуляет эхо.

— Сейчас все на поле, убирают пшеницу и рожь, — поясняет Аяз. — Доделают зимой. Это второй дворец. Первый сгорел дотла — система отопления была неправильная. После этого я и уехал во Франкию учиться. Понимаешь, в Славии за печами и каминами следят огненные маги. А у нас нет их. А делали по славским образцам.

— Я бы посоветовала разбить вокруг фруктовый сад, — послышался откуда-то сбоку голос Милославы. — И фонтан сделать. Здесь столько солнца! И обязательно плетистую розу вдоль забора — в Галлии такие в оранжереях выращивают. Если хочешь, я привезу отростков.

— Хочу, — мягко отвечал голос Наймирэ. — Хочу жёлтые. Или кремовые. Бывают такие?

— Всякие бывают. А ты знаешь, что тут подземное озеро есть? Я чувствую. Могу наверх ключ вывести. Будет небольшой пруд.

— Это было бы великолепно.

Я вытаращила глаза на Аяза. Вот это да! А мы-то волновались! Выглянули в большое, до самого пола окно: две женщины — высокая и маленькая — мирно беседовали о цветах. Рядом они смотрелись презабавно: Наймирэ казалась коротышкой, а мама, напротив, несуразно длинной.

Аяз постучал в стекло и махнул рукой. Нас заметили.

Всё-таки мужчины мыслят совсем не так, как мы — женщины. Я хотела идти искать выход в сад, но он просто открыл окно и выпрыгнул наружу. Пришлось следовать за мужем. Женщины улыбались нам одинаково приветливо, между ними не чувствовалось никакой напряженности. Я совершенно ничего не понимаю! А как же оттаскать соперницу за волосы и расцарапать ей лицо? Но нет — они беседуют о цветах! Святые!

— Всё хорошо? — спросила Наймирэ у сына. — Я так рада, что ты улыбаешься.

— Виктория оказала мне честь, согласившись стать моей женой, — легко сказал Аяз, обвивая рукой мою талию и прижимая меня к себе. — Хоть я и попросил ее об этом несколько запоздало. Но лучше поздно, чем никогда, правда?

— Правда, — криво улыбнулась леди Оберлинг. — Я тоже… долги раздаю. Давно пора.

Я увидела на деревянной лавке знакомую черную бархатную куртку. Вот оно как! Она привезла ее.

— Прости меня, Ви, я бы очень хотела остаться с тобой до родов, — грустно говорит мама. — Но я не могу себе этого позволить. Мне надо домой. Меня там ждут муж и сыновья. Да и к отцу нужно заехать по дороге, он сильно сдал.

— Выправится, — легкомысленно пожала плечами я. — Он еще полон сил. А теперь, наверное, он с ханом замирится. Родня же!

— Замирится, — кивнул Аяз. — Нам Тэлке очень нужен. В этот год дождей слишком мало. Надо бы их пригнать на пастбища. Да и сколько можно соленые грибы и огурцы втридорога покупать? Знаешь, как я люблю соленые грибы? А вкуснее, чем в доме у Тэлке, я нигде не пробовал!

— Тебе лишь бы поесть, — ухмыльнулась я. — Гляди, растолстеешь с такой женой, как я.

Мы вчетвером прогулялись по голому еще участку земли, на котором будет сад. Наймирэ всерьез хотела перебраться сюда с детьми — в шатрах хорошо жить летом, когда нет дождей. Осенью и зимой во дворце куда удобнее.

Мама обещала приехать на следующий год; а если король смягчится — то и вместе с отцом и близнецами. При имени Эстебана у меня даже ничего не екнуло: ну было и было. Я испытывала к нему разве что благодарность за его такт и терпение. То, что он не воспользовался моей наивностью, делает ему честь.

— Мам, а как вы всё же узнали тогда? — поинтересовалась я. — Ведь это не Стефа меня выдала, да? У нее бы мозгов не хватило.

— Стефа, Стефа, — вздохнула мама. — Только не сама. Ее Эстебан попросил.

— Я так и думала. Боялся, что не устроит, да?

— Наверное, — кивнула мать. — Он — хороший человек, только несчастный.

Мы вернулись домой, и мама принялась сразу же разгружать сундук, выкладывая платья, льняные простыни, лоскутное одеяло. Ох уж это одеяло, сшитое мамиными руками! Пожалуй, это самая дорогая для меня вещь! Всё, что она привезла, мне было нужно. Приданое, оказывается, не такая уж и устаревшая вещь. Под конец леди Милослава вынула серебряный венец Браенгов — семейную реликвию с давних времен. Раньше она даже прикоснуться к нему не разрешала, а однажды я получила хворостиной за то, что утащила его из маминой шкатулки и играла им.

— Это твоё по праву, — протянула мама мне венец.

— Мне не надо, — покачала головой я. — Я больше Оберлинг, чем Браенг. Он должен принадлежать Стефе. А я и без того нашла свою судьбу. Или унаследовала ее, правда?

— Стефе, наверное, нужнее, — согласилась мама. — Эта девица совершенно неуправляема. Знала бы ты, что она творит… пыталась проникнуть в бордель, представляешь?

— О богиня, зачем?

— Говорит, что хочет писать книгу и для этого исследует злачные места столицы. И это — дочь ее высочества! Какой позор!

— А что говорят про меня?

— После скандала со Стефой — ничего. Тебя нет, а Стефа — вот она, на виду.