(не) зажигай меня

— Мам… А ты хана видела?

— Видела, — спокойно ответила Милослава.

— И что?

— И ничего. Он чужой мне мужчина. Интересный, сильный, но не мой. Пожалуй, я хочу дать тебе совет: живи настоящим, Ви. Прошлое должно оставаться в прошлом.

38 Эпилог

Восемь месяцев спустя

Я со вздохом потерла ноющую поясницу: живот в последнее время уж очень тяжел. И вообще мне кажется, что внутри меня не один ребенок, а целый отряд «сусликов». Вот и сейчас, стоило только наклониться, чтобы достать пирог из духовки, я едва устояла на ногах от того, что кое-кто внутри принялся брыкаться. Вздохнув, я присела на стул: боль в спине становилась какой-то надоедливой.

Я нисколько не боялась рожать, напротив, уже целый месяц мечтала об этом. Я устала от мешающегося живота, который не позволял мне ни стоять возле плиты, ни даже удобно прилечь; устала от отекающих ног, на которые не налезала приличная обувь; устала спать, обкладываясь подушками и каждый час вскакивая в уборную — и это еще хорошо, что она внутри дома! Бегать в сарайчик или шалашик по ночам — это так глупо!

Аяз тревожился за меня: по его подсчетам, я должна была родить седмицу назад. Но младенец никак не хотел покидать моё чрево! Я даже шутила, что он дожидается леди Милославу, которая обещалась в последнем письме приехать на лето к нам.

Аяз всё еще уверен, что у нас родится сын. Мы с ним съездили к деду — показать, что я жива, здорова и даже более наполнена, чем в тот день, когда я его покинула. Мы привезли из Славии колыбельку, в которой когда-то качали еще мою мать, а за ней тетю Святославу и дядько Ярослава. Запасливая бабушка Линда (понятно, откуда у мамы «мышиная» бережливость) дала мне и пеленок, и крошечных одежек, и даже резные санки[1]. Я думала, что уж санки в Степи точно никогда не пригодятся, но, оказалось, что тут зимой тоже идет снег.

Аяз посмеивался, что потом все эти богатства перейдут к детям Ярослава. Я же только пожимала плечами: негоже девочке расти одной в семье. Избалуем же! Непременно нужна будет сестра. И братик — как же без мальчика? У степняков должны быть сыновья!

— Опять ты что-то печешь! — попенял мне Аяз, заходя в кухню. — Отдохнула бы! А чем так вкусно пахнет?

— Пирог рыбный, — рассеянно ответила я, прислушиваясь к животу. — Достань сам, мне неудобно.

— Балуешь меня?

— Целителей нужно хорошо кормить, — с усмешкой поглядела на мужа я.

Он поморщился — всё еще никак не признает, что его ждет стезя лекаря. Говорит, что не любит людей — лошади куда благодарнее. Тем не менее, не проходит и седмицы, чтобы его не позвали «в самый последний раз» взглянуть на раненого или захворавшего. Аяз ворчит и упирается, но идет — и возвращается обычно голодным как волк.

— Ты рожать вообще собираешься? — ворчит он в очередной раз. — Когда я уже увижу своего сына?

— Кажется, собираюсь, — спокойно отвечаю я.

— И когда?

— Кажется, сейчас.

Спину вдруг скручивает такая судорога, что я хватаюсь за стол и едва сдерживаю вскрик. Аяз подскакивает, едва не роняя пирог, и стремительно белеет, глядя, как под моими ногами расплывается лужа.

— Поставь пирог сейчас же! — рявкаю я. — И успокойся! Мы, оборотни, народ крепкий! Всё будет хорошо!

Но хорошо не было, было плохо, больно и страшно. Первые часы я еще сдерживала стоны и бодро улыбалась, опасаясь встревожить Аяза, но потом мне стало всё равно. Боль захватывала тело, наплывала волнами, туманила разум. Сначала я ругалась и плакала, а потом сил не осталось больше ни на что, кроме слабых стонов. Вызванная местная повитуха качала головой, что-то вполголоса говоря моему напуганному супругу. Я пыталась подслушать, но разбирала лишь отдельные слова.

— Сделай что-нибудь, ты же целитель! — закричала я при очередной схватке. — Не можешь спасти меня, спаси дочку!

Аяз вдруг вскинул голову, преображаясь, потребовал принести чистых простыней и горячей воды.

— Ты права, — спокойно сказал он. — Я целитель.

Он помог мне повернуться на бок, разминая поясницу. Боль стала тише.

— Слушай меня, голубка. Ребенок лежит неправильно, и я не знаю, что делать в такой ситуации. Повитуха сказала, что ты умрешь, но я не позволю. У меня дар, я целитель, что мне слова какой-то глупой старухи! Перед лицом всех богов обещаю — я обязательно буду учиться, если всё получится. Я попробую повернуть ребенка. Наверное, будет больно.

— Куда уж больнее, — простонала я. — Я готова. И… Аяз! Помни, что я люблю тебя.

— Шабаки минем, — криво улыбнулся супруг. — Я никогда тебя не отпущу.

От его ладоней, мявших мой живот, исходило тепло, даже жар. Боль вдруг стала какой-то незначительной, ушла на задний план. Я словно погрузилась в вязкий туман.

«Наверное, я умираю, — сказала я себе. — Оказывается, умирать не страшно!»

Где-то вдалеке слышались команды Аяза:

— Повернись! Приподнимись! Тужься!

Я послушно двигалась, подчиняясь горячим рукам. А потом в какой-то момент вдруг стало легко и свободно, боль ушла вовсе, и всё тело наполнилось радостью.

— Я умерла? — спросила я тихо.

— Ты родила, — раздался растерянный голос супруга. — Ты справилась!

— Мы справились, — поправила его я, находя ладонью его руку. — Девочка?