Не жалея жизни

Двухнедельная командировка вконец вымотала Тимофеева. Поручения Кирилла отняли слишком много сил и времени. Особенно утомляли длинные словопрения с эсерствующими «интеллигентами» села, стремившимися выплеснуть на свежего городского человека целое море жалоб на провинциальную скуку. В кулацких домах много не говорили, там коротко спрашивали, когда выступать и как поступить с сельскими коммунистами и активистами Совета: перебить сразу или арестовать.

— Сами-то вы как думаете? — спросил Василий владельца паровой мельницы Емельяна Кондратьева.

— А чего их держать арестованными, людей на охрану выделять? Кончить на месте и делу конец. Лучше вместе с потомством. Иначе от сатаны вырастут сатанята, — злобно ответил хозяин.

От мельника Тимофеев узнал о наличии в селе ячейки «крестьянского союза». По большому секрету Емельян рассказал своему гостю, что там делами заправляет надежный человек из селян. Всего за три месяца сумел все ячейки их куста объединить.

На обратном пути Василий уже в кошеве почувствовал, что заболел и основательно. Во рту пересохло, голова казалась невероятно тяжелой, все тело ломило, поднялась температура. В голову лезла навязчивая мысль: подхватил тиф. До Ермаковского добрались благодаря стараниям попутчика — бухгалтера. Он же отвел Тимофеева в дом мельника и, ссылаясь на рекомендации Кондратьева и свое шапочное знакомство с председателем волостного Совета, заставил жену мельника сходить за фельдшером. Тот подтвердил диагноз, предполагавшийся Василием.

Напившись горячего молока (сжалилась мать мельника), Тимофеев завернулся в тулуп и прилег. Когда он засыпал, в окно постучали. Несколько минут спустя в комнату вошли двое. Хотя был поздний час, хозяин распорядился приготовить сытный ужин. По комнате поплыли запахи жареного сала, самогонки. Разговоры хозяев и гостей, свет лампы отодвинули завесу надвигавшегося сна, и Василий невольно стал прислушиваться и всматриваться.

Ужинали двое. Один из них сидел спиной к Тимофееву, другой — боком. Лицо второго показалось чем-то знакомо. Поразмыслив, Василий решил, что в этом человеке есть сходство с тем «инструктором», о котором рассказывал Аверин.

«И он и я пришли к мельнику по паролю, — рассуждал про себя чекист. — Выходит, здесь явочный пункт, перевалочная база для участников эсеровского подполья».

Занятый своими мыслями, Василий все же по профессиональной привычке заметил, что и новоприбывшие довольно пристально рассматривают его. Он решил не теряться и пойти в удобном случае «ва-банк». Когда спутник «инструктора» вместе с хозяином отправился на задний двор, чтобы надергать свежего сена и заменить старое, утрамбовавшееся в кошеве, запрячь лошадей, — случай представился:

— Видно, я порядком изменился, да так, что даже вы, Лев Исакович, не узнали, — обратился Тимофеев к Алякринскому.

— Помилуйте, мы не знакомы вообще. И я не тот, за кого вы меня принимаете, — Алякринский чуть повел голову вправо и заметно помог этому поворотом туловища.

— Думаю, не ошибся… и думаю, мы все еще одному богу служим, — Василий говорил медленно, с трудом размыкая пересохшие от внутреннего жара губы.

— Люди говорят: бог один, а вера разная. Как знать, что вы исповедуете? И еще раз повторяю, мы действительно не знакомы.

— Навязываться не стану, Лев Исакович, судьба нас соединяла ненадолго, могли и запамятовать меня. Декабрь 1908-го, Иркутск, пересыльная тюрьма, этап, драка. Голову-то вы, извините, до сих пор вправо не поворачиваете, да и у меня нога частенько ноет.

— Не вам ли я обязан повреждением сухожилия? — голос Алякринского стал сухим, ломким.

— Хм, вот это зря. На пару с известным вам Абрамом Романовичем Гоцем мы тогда еле отбили вас от наседающих уголовников. Потом весной мы снова стали соседями. Да… Александровский централ…

— Простите, но столько лет… — Алякринский подошел к Тимофееву, близоруко прищурился, снял запотевшие очки, привычным движением протер их и снова вгляделся в лицо неожиданного собеседника.

— Знаете, — продолжил он, — судьба заставляла вести жизнь просвещенного кочевника, встречаться со многими. Был и такой факт в моей биографии, но лицо ваше… простите… не помню. Хотя, что же я! Вы ведь, наверное, больны.

— Увы, подвело здоровьишко, укатали сивку, как говорится…

— Ну, ну, мы еще повоюем!

Заложив руки за спину, Алякринский несколько раз нервно прошелся по слабо освещенной комнате. Круто повернувшись на пятках, он отрывисто спросил Василия:

— Откуда вы и куда путь держите?

— После Симбирска прозябаю здесь, в Павлодаре, кооперация приютила. Возвращаюсь в город из командировки. Боюсь, не доеду.

— Полноте, не стоит паниковать!

Алякринский изучающе посмотрел на Тимофеева, затем, обуреваемый сомнениями, тихо спросил:

— А вы все еще тот? К другому берегу не прибились? Почему из Поволжья уехали?

Василий понял: версия, однажды разработанная Авериным, пригодилась, надо только суживать ее и не дай бог поскользнуться.