Не жизнь, а роман!

Она замечательно проводила с ним время, но искренне радовалась возвращению домой, скидывала верхнюю одежду, разбирала причёску и, влезая в лёгкий домашний костюм, наслаждалась общением с детьми и совершенно не желала кого-то пускать в свою постель и личную жизнь. Ей не до этого!

Однажды, в небольшом ресторанчике, где собирались пообедать Катя с Эмэри, скрываясь от какого-то столпотворения на площади, случился небольшой инцидент, который помог им объясниться. Морритт ухаживал за нею наедине и на людях, и это включало в себя множество мелочей, которые сложно уже встретить в Европе. Он подавал ей руку, придерживал дверь, усаживал её первой в кафе, поднимался, если она вставала, и совершал прочие мелочи, оберегая Катю.

— Вам не стыдно?! — неожиданно услышали они, после того как устроились за столиком.

К ним подскочила какая-то девушка, близкая по возрасту к Катерине, но одетая небрежно, словно ей всё ещё восемнадцать-двадцать, когда главное украшение — это юность и свежесть.

— Он же унижает вас тем, что ведёт себя так, будто вы больны или недееспособны! — громко начала она отчитывать их.

В зале все устремили взгляды на вошедшую пару и возбуждённую девицу. За окном, на площади в это время разворачивался митинг в протест чего-то, и с десяток женщин разделись догола. На симпатичных девушек любопытные прохожие смотрели с интересом, а от остальных, неприязненно отводили взгляд.

Эмэри потерял благодушный вид. Он одевался так, чтобы не выделяться из толпы, но иногда ему устраивали провокации, за которыми следовали повестки в суд и попытки выудить деньги. Он уже давно не оставался с незнакомыми женщинами наедине ни по каким вопросам, чтобы после не получить обвинение в домогательстве. Любые выпады женщин он воспринимал в штыки, и сейчас расценивал экзальтированную посетительницу как провокаторшу.

— Позор позволять думать ему, что вы нуждаетесь в опеке! Хватит унижать женщин! — вертя головой во все стороны, выкрикивала возмутительница спокойствия.

Катя взяла салфетку, которую сняла с пустой тарелки, поднялась и, приняв высокомерно-стервозный вид, глядя в упор на крикунью, произнесла:

— Не позволю себя оскорблять, — и обидно кинула салфетку ей в лицо, как, бывало, ссорившиеся рыцари могли кинуть железную перчатку, норовя подбить глаз.

В зале загудели. Никто не ожидал, что вместо словесной перебранки девушки столь стремительно перейдут к драке. Но дальнейшее их удивило ещё больше. После того, как активистка, возмущённо раскрыв глаза, сделала первый шаг к строгой молодой женщине, и остановилась, пробегаясь взглядом по столикам, чтобы захватить у кого-нибудь наполненный водой бокал и вылить его на обидчицу, она увидела протянутую руку.

— Ваша визитка, — потребовала Катерина и угрожающе подалась вперёд, становясь вплотную к девушке.

— Что?! — отодвинулась та.

— Я не оставлю без последствий хамское поведение. Либо вы неадекватны и пусть это признают врачи, закрывая для вас доступ в общественные места, особенно где есть дети, либо вы заплатите за своё вмешательство в мою жизнь.

— Ненормальная! — срываясь на обидчивые ноты, воскликнула активная француженка. — Я же за права женщин! Нельзя позволять им считать нас ниже себя! — девушка обращалась ко всем посетителям, понемногу пятясь от Катерины. Её взгляд действовал ей на нервы и если кто неадекватный, то это она. Сразу видно, что бешеная! Угораздило же нарваться!

— Месье, — обратился Эмэри к администратору, — у вас ресторан или общественно-политическая арена?

Администратор начал выводить активистку из зала, но в этом образе она уже чувствовала себя как рыба в воде. Поддавшись мужчине ровно настолько, чтобы очутиться подальше от мадам с тяжёлым взглядом, она всё же выкрикнула пару раз, что все мужчины — хитрые угнетатели и испортила обед нескольким парам, набедокурив с водою.

Катерина знала, что во французском «человек» — это мужчина, а не как в русском «мужчина» и «женщина», что очень обижает местных дам. А ещё, целое столетие крича о своих правах, француженки всё больше вешают на свои шеи обязанности, оставаясь в проигрыше, но это их проблемы. А вот ненавистные ими русские большевики с барского плеча наградили женщин сразу всеми правами, только… ну это уже история и жизнь-жестянка.

Катя, вернувшись взглядом к Эмэри, чуть склонила голову набок и, внутренне ощущая его сомнения, покаянно произнесла:

— Вы себе не представляете, как я наслаждаюсь вашим вниманием! Это крайне эгоистично с моей стороны: купаться в вашей заботе, не обещая ничего взамен, но я не в силах отказаться от этого.

Он чуть улыбнулся, но ответил не сразу. Взял меню, потом отложил и, разглядывая её, словно в первый раз, всё же высказался: