Не зная отдыха и сна

— Так, Бортоломей идет не в ногу, — комментировал я. — Будем тренировать дальше. А сейчас — минута на отдых.

За эту минуту подразделение научило Бортоломея ходить в ногу, хотя он после этого еле держался на ногах. Тактико-педагогический прием обучения через коллектив всегда работал безотказно. Нарушитель боялся дважды — сначала командира, потом — мести своих товарищей.

— О космос! — простонала Шиза. — Почему я попала к землянину? Там же мир перевернут с ног на голову. И это только один представитель Земли, а если их будет десять? Я даже боюсь об этом думать.

Все это Шиза вывалила на меня и скрылась.

— Земляне ей не нравятся, — проворчал я. — Много ты понимаешь в армейской жизни! Мы еще песни не учили.

Я не был жестоким и не был сумасбродом. Я был профессионалом среднего армейского звена. Становым хребтом военной машины государства. Без ложной скромности могу заявить, что на таких, как я, рабочих лошадках держалась армия. Мы могли из никчемного, самого глупого и бесполезного в гражданской жизни человека сделать героя, готового пойти и без тени сомнения умереть за родину. И прививался героизм не на политинформациях, а на тактическом полигоне и в повседневной жизни. Простым методом — рассказ, показ, тренировка. И попробуй тут схитрить. За промах и лень одного пострадает все отделение, за отделение — взвод, за взвод — рота, за роту — батальон. И боец идет на подвиг и учится правильно воевать не потому, что добросовестен и честен, а потому, что боится — меня, своего командира, и своих товарищей. И этот страх является сильнейшей мотивацией быть успешным. Не я это придумал и не командиры моих командиров. Это придумали далеко до нас. И самые успешные армии в мире использовали этот принцип. Десяток несет ответственность за проступок одного. Римские легионы, тумены Чингисхана и тысячи Тамерлана.

А кто были эти соискатели? На мой взгляд, самыми никчемными созданиями, наделенными частичкой божественности. Если человек рождался от матери, он впитывал отношения и принципы той среды, в которой рос. Там он учился понимать, что хорошо, что плохо. Учился жить и выживать. А что могли впитать и чему могли научиться эти парни в изоляции, оторванные от обычной живой среды, не знающие ограничений? У них даже не было страха перед смертью. Поэтому опыт говорил мне, что, если я хочу добиться от них признания своего главенства сейчас и нейтралитета в дальнейшем, по меньшей мере надо действовать предельно просто, решительно и даже жестоко.

Перед уставшим строем я выступил с краткой речью:

— Сейчас, дерьмо, будем учить походную песню. Запомните еще истину. Для вас я командор. Тот, кто вами командует. И еще. Нам песня помогает жить и строить.

Я оглядел строй и увидел, что один соискатель закрыл глаза.

— Как тебя зовут, новобранец? — гаркнул я ему в ухо.

Тот дернулся и чуть не упал. Вылупился на меня и получил удар дубиной по спине от Авангура. «Молодец! — подумал я про покровителя пророков, — быстро все схватывает. Недаром его утопили».

— Быстро отвечай, баранья лепешка! — приказал Авангур.

Соискатель, заикаясь, пролепетал:

— Мебус.

— Мебус, повтори истины, которым ты научился за это время.

— Э-э-э… Прежде чем повелевать… научись… э-э-э… командовать!

— Неправильно!.. Для тебя неправильно. Повторим правильно всем отделением. Двадцать раз… — Я оглядел замерший строй. — Вместо отдыха. «Перед тем как повелевать, научись подчиняться». Повторяем.

После двадцатого повтора я дал им отдых. Они его потратили на взбучку Мебуса.

К тому времени как появился мой денщик, соискатели научились петь. Вот как это выглядело. Они маршировали, а красавчик, что очень красиво пел, исполнял вступление, перечисляя имена своих братьев.

— Авангур, Авангур, пойдем копать картошку.

Отделение слаженно подхватывало:

— Дили, дили, трали-вали!..

И снова Бортоломей красиво, словно Муслим Магомаев, выступал соло.

— Торн, Торн, пойдем варить картошку.

Ну а отделение пело, что это им не задавали. И так перечислялись все соискатели. Картошку то копали, то варили, Рохля ее чистил, а Мебус жарил. Кстати, «сыны божьи» ничего другого запомнить не могли. Я поражался их интеллекту и все-таки решил проверить. Может, я чего не понимаю?

— Торн, — спросил я белобрысого. — Ты знаешь, что такое огненные интурии?

Блондин тут же выпятил грудь и бодро отрапортовал:

— Это призванные существа — энергетические паразиты.

— Велес!

— Я!

— Как их можно призвать?

— Для этого нужна тысяча единиц благодати, — отозвался сразу тот, — и приманка в виде жгута ауры. Надо пробить путь в их мир своим желанием, и интурии присосутся к жгуту.

— Мебус!

— Я.

— Как от интурий избавиться?

— Надо эту тварь пересадить в чужую ауру.

— Молодцы, — произнес я. — Кое-что знаете. Всем пять минут отдыха.

«Странно, — подумал я. — Эти олухи знают то, чего не знаю я. И где они могли набраться этих знаний? Что-то я не вижу тут книги мудрости и древа познания. Может, я чего не понимаю или не вижу? Может, мудрость лежит тут, в пыли, или утонула в колодце? Или там, в глубине пещеры, в сундуках?»