Не зови меня больше в Рим

Реплика Гарсона звучала несколько странно в устах полицейского, который теоретически должен быть привычен к встрече с самым худшим и даже готов к ней, но сейчас мой коллега был прав: в женской тюрьме все несчастья рода человеческого словно всплывают на поверхность. Возможно, свою роль тут играет укоренившееся представление о женщине как существе почти что неземном, далеком от всякого зла и насилия. Но в любом случае сама я тоже, входя в женскую тюрьму, чувствовала, как рушатся внутри меня какие-то основы. Кстати сказать, обычно душу мне переворачивали как раз совсем незначительные детали. Например, когда я замечала у сидящих в тюрьме женщин кокетливые мелочи: бантик в волосах, чуть подкрашенные губы, туфли в тон к шарфику. Призрак какой мечты заставлял этих девушек, а то и женщин в годах стремиться к красоте? Для кого или ради чего они прихорашивались? Думаю, больше всего потрясали именно приметы повседневности в этой, предельно далекой от естественной, обстановке.

Я была знакома с начальницей тюрьмы, так как не раз наведывалась сюда прежде, и она производила на меня хорошее впечатление. Она выполняла свои неблагодарные и даже тягостные обязанности, стараясь сочетать безусловное соблюдение дистанции с уважением к заключенным. Это было очень непросто – по крайней мере для меня это было бы непросто. Я порой вспоминала ее слова: “Когда входишь в камеру, всякая сентиментальность разом улетучивается. Большинство женщин ведут себя вульгарно, они лишены элементарной культуры, привыкли кричать и ругаться последними словами. Основную часть свободного времени проводят перед телевизором – смотрят сериалы… В общем, малоприятные существа. Но при этом они нередко проявляют солидарность, бескорыстие, даже деликатность. И тогда ты вдруг понимаешь, что, выпади на их долю другая судьба, они могли бы исправиться, только вот с судьбой-то им как раз и не повезло”.

Начальница тюрьмы тотчас вспомнила дело об убийстве Сигуана, для этого ей даже не пришлось лезть в свой компьютер, и конечно же она помнила, что среди заключенных числилась Джульетта Лопес, правда, деталей той истории она по понятным причинам не знала. Она нашла электронную карточку Джульетты, но данные, появившиеся на экране, не добавили ничего нового к информации, которой мы уже располагали. Строка, где должен быть проставлен адрес Джульетты после выхода из заключения, была пустой. Начальница тюрьмы напрягла память, стараясь что-нибудь вспомнить, но быстро сдалась.

– Я сейчас позову Пилар, – сказала она. – Пилар у нас не хуже компьютера, вернее, гораздо лучше, она знает все: чем увлекаются заключенные, кто с кем дружит… Только она одна из всех наших сотрудниц способна удержать это в голове. Но в будущем году она выходит на пенсию, вот в чем беда.

– Ну, наверное, появится еще кто-нибудь с такими же способностями, – бросила я, только чтобы поддержать разговор.

– Вряд ли. К нам приходят работать молодые девушки, они очень хорошо подготовлены, но, как я не раз убеждалась, нравственная сторона дела их не очень волнует. Они лишь строго выполняют свои обязанности.

– Так оно всегда и бывает, мы, ветераны, куда более склонны к сочувствию, – поспешил вставить Гарсон, который никогда не упускал случая подчеркнуть разницу между старым и новым поколениями.

Пилар явилась через несколько минут. Вид у нее был самый заурядный: полноватая женщина с короткой стрижкой… Обращали на себя внимание лишь тусклые и лишенные всякого выражения, что называется рыбьи, глаза. Я подумала, что это от глубокой усталости, от того, что она успела всего навидаться на своем веку.

– Да, я помню Джульетту Лопес, как же не помнить. Поначалу, только поступив сюда, она много плакала, но потом постепенно смирилась со своей участью. С ней по-настоящему дружила Конча Диего. И когда Джульетта вышла на свободу, Конча получила от нее письмо.

– А сейчас вы что-нибудь знаете о Джульетте?

– Нет, по правилам она должна была оставить свой адрес и всякий раз сообщать о перемене местожительства, но этого никто никогда не делает.

– Конча Диего по-прежнему здесь?

– Здесь, ей освобождаться только в следующем году.

– Мы можем поговорить с ней?

Пилар отправилась за Кончей, и через пять минут в кабинет вошла довольно еще молодая девушка. Она настороженно смотрела на нас, и начальница тюрьмы постаралась ее успокоить, объяснив, что мы хотим всего лишь задать ей несколько вопросов.

– Ну разумеется, я помню Джульетту, – с живостью ответила Конча на наш первый вопрос. – Очень хорошая была девушка. Жизнь ее не баловала: мать родила ее без мужа и сразу же бросила. Джульетта совсем девчонкой занялась проституцией. А когда убили ее парня, страшно горевала. Говорила, что он хорошо к ней относился, помогал ей. И кто тут узнает, правда это или нет, Джульетта очень одинокой была!

– Она действительно написала вам письмо уже после своего освобождения?

– Да, и даже один раз позвонила по телефону. Сказала, что никогда больше не пойдет на улицу, лучше быть уборщицей и перемыть все лестницы, какие только есть в Барселоне.