Не зови меня больше в Рим

Мне не пришлось рассказывать Гарсону о том, что случилось накануне вечером: ему уже успела позвонить viceispettora, так что он обо всем знал. И меня удивила его реакция. Убедившись, что речь шла о происшествии более чем серьезном, он не стал, как это с ним обычно бывало, рвать на себе волосы и призывать громы и молнии на голову злоумышленника. Нет, его раздосадовало исключительно то, что не он сам, а ispettore опрокинул меня на землю. Мы обменялись с ним лишь парой-тройкой фраз по поводу загадочного мотоциклиста, и Гарсон принялся делиться тем, что, по всей вероятности, целиком завладело его помыслами: это был ужин в доме Габриэллы. Муж ее – восхитительный молодой человек – принял Гарсона со всеми почестями и даже выказал невероятные познания в делах испанской футбольной лиги. Ребенок – само очарование. Дом – уютный, но лучше всего – шедевры итальянской кулинарии, украшавшие стол: суп минестроне, лингвини с совершенно непередаваемым соусом, вкуснейшая и нежная тальята… А под конец сицилийская кассата – просто язык проглотишь. Я терпеливо слушала и еще более терпеливо кивала, хотя на самом деле мне хотелось обругать его последними словами за то, что он так бесчувственно отнесся к пережитому мною, его начальницей, покушению. Однако Гарсон сходил в гости в свободное от работы время, поэтому я не считала себя вправе упрекать его в пренебрежении служебными обязанностями. Я пустила в ход легкую иронию:

– Остается надеяться, что ваши тесные контакты с итальянской полицией положительно скажутся на ходе нашей работы.

Но он словно не почувствовал шпильки. И как если бы я говорила не о нем, а о ком-то постороннем, как ни в чем не бывало продолжил:

– Знаете, что я думаю, Петра? Семейные устои в этой стране куда крепче, чем у нас. Мы утратили наши ценности сперва по вине необузданного коммунизма, а затем из-за американского влияния. В Италии все иначе, здесь традиции продолжают играть особую, и очень важную, роль.

Я уставилась на него, не желая верить своим ушам. Чертова Гарсона в первую очередь волновали анализ и сравнение двух национальных образов жизни, а дело Сигуана явно отступило куда-то на задний план. И я ничего не могла с этим поделать. Кроме того, я понимала: он очарован Италией и пытается докопаться до причин такого впечатления; мне же вовсе не хотелось играть ненавистную мне роль карателя. И я решила ограничиться напоминанием, в котором не прозвучало и тени упрека:

– Все это так, и вы совершенно правы, Фермин, но сейчас мы должны сосредоточиться на работе. Надеюсь, вы понимаете, что дело приняло очень уж скверный оборот.

– Еще бы я не понимал, вы ведь чудом остались в живых!

– Да уж, только не похоже, чтобы вас это всерьез задело! – вспылила я, забыв свои благие намерения.

– Понимаете, я не выгляжу перебудораженным только потому, что все мои чувства между собой как-то уравновесились. С одной стороны, попытка убить вас приводит меня в ужас; с другой – я счастлив, что убийца промахнулся. Поэтому настроение у меня ровное и спокойное.

Надо было признать, что если он и насмехался надо мной, то делал это тонко и с хорошим вкусом.

– Ну так пора вам наконец стряхнуть с себя это ваше спокойствие! Допивайте-ка скорей свой кофе, не то мы опоздаем на работу.

В комиссариате мы нашли весьма нервную обстановку. Как успела нам шепнуть Габриэлла, ispettore еще утром, едва явившись, устроил скандал. Кажется, из-за того, что его не известили о поступившем накануне телефонном звонке. Марианна Мадзулло оставила для него сообщение, но дежурные не увидели в нем особой срочности. А дело было в том, что за несколько часов до того ее навестил Рокко Катанья. Абате немедленно принял меры: отправил двух полицейских к женщине домой, чтобы проверить, все ли с ней в порядке, а уж потом обрушил свой гнев на всех, кто подвернулся ему под руку. Мы нашли его уже относительно остывшим, но он еще вибрировал, как палочка в руках искателя подземных вод.

– Что-то вы припоздали, – бросил он вместо приветствия.

И прежде чем Гарсон начал толковать про дорожные пробки, я быстро сказала:

– Но теперь, раз мы уже здесь, давайте обсудим, что нам предстоит сделать, и сразу же этим займемся.

Я держалась уверенно, чтобы не позволить ему выплеснуть на нас остатки своего гнева. А еще мне хотелось ясно показать: мы не намерены слепо выполнять любые его распоряжения.

Лицо Абате исказила гримаса бешенства. Возможно, он ожидал, что, после того как спас мне жизнь, я изменю свое поведение. К счастью, обсуждать было, собственно, нечего: надо было без лишних разговоров отправляться на квартиру Марианны.

У дверей дежурили двое полицейских, посланных туда инспектором. Они доложили, что с женщиной все в порядке и она ждет нас.

Сказать, что с Марианной все в порядке, было бы большим преувеличением. На самом деле состояние ее было ужасно: лицо распухло от слез, а руки все еще дрожали. Едва Абате вошел, она кинулась к нему и с горечью залепетала: