– Совсем недавно еще был с нами митрополит Антоний Сурожский, хотя и жил он в стране Честертона и Толкиена. В России мы можем радоваться тому, что продолжается активная творческая деятельность Сергея Сергеевича Хоружего. Традиция православной мысли не прервалась, не прервалась даже в такой своей поразительной черте, как то, что в России наиболее яркие имена церковных проповедников и защитников – вне официальных церковных институций и учреждений. Начиная от Гоголя и Хомякова через Достоевского, Трубецкого, Бердяева, Лосева, Бахтина, Карсавина, Лосского, русская христианская мысль осуществляла себя не столько в духовных академиях, сколько в мирянах,- то есть не столько в людях, мобилизованных Церковью, сколько в добровольцах. В других православных странах феномена светской христианской мысли не было и нет до сих пор. Подобный феномен можно встретить только во французской культуре, когда появились светские люди, которые защищали христианство перед лицом господствующих агрессивных светских идеологий: Безансон, Экзюпери, Марсель, Мориак, Мунье. И у англичан – к названным мною именам можно добавить еще Клайва Льюиса и Чарлза Вильямса.
– Ваше отношение к Владимиру Соловьеву?
– В целом – очень симпатичное и хорошее. Это один из очень редких философов в России. Не журналистов типа Бердяева, а людей, которые действительно показывают, как они думают, именно логически проводят некую мысль от А до Я. Это прекрасная школа техники философской и научной мысли.
Но его труды, посвященные воссоединению Православия и католичества, написаны слишком энтузиастически. Да и его «София» – дама не из моего романа.
– Чем Вы обычно заканчиваете свои беседы?
– Самый мой любимый и самый простой призыв – помнить, что, входя в храм, надо снимать шляпу, а не голову. Голова может еще пригодиться.
Как говорить с молодыми
– Как объяснять неверующим одноклассникам, почему мы ходим в церковь?
– Когда меня начинают спрашивать: «Где твой Бог, кто вашего Бога видел?» и так далее, я говорю:
– Так, ребятки, быстро внимательно посмотрели на меня. Что вы сейчас видите?
Они начинают шушукаться:
– Вас видим.
Я говорю:
– Ничего подобного, меня вы не видите. Сейчас вы видите только частички моего будущего трупа. Что удивляетесь? Вы можете видеть только мой эпителий – верхний слой моих кожных покровов. Откройте любой учебник анатомии, и вы там прочитаете, что этот слой кожи мертв. Я со временем весь такой буду. Так что пока вы имеете сомнительное удовольствие созерцать частички моего будущего трупа, но при этом вы отчего-то фанатично верите, что за этим трупом еще что-то есть. Так вот, вы меня не видите, но верите, что я существую. Точно так же мы не видим самого главного в нашей жизни. Не видим друг друга, не видим себя, не видим Бога. И, однако, ради этих незримых реалий мы и живем, и действуем. Вот ради незримого Бога мы и идем в видимый храм. Мы Его и там не увидим. Но, может быть, Он проявит Себя в шевелении того, что есть под нашей кожей,- в душе. Душа хочет этого прикосновения и идет просить именно о нем [144]
.– Какое место в жизни молодого христианина занимает аскетика?
– А вы думаете, что аскетика – для старцев? Как раз молодому человеку аскетика нужна больше, чем старику.
– А есть какие-то особенности в современной аскетике?
– Мне всегда странно видеть книжки с названием «Грех и покаяние последних времен». В этом я вижу какое-то позерство. Чем наше время в духовном смысле отличается от предыдущего? Ведь Православие обращается к той глубине человека, которая не имеет отношения ко времени и к культурам. Мы все грешим одинаково. Люди не научились грешить иначе, чем в I или X веке. Даже интернет-грехи не исключение. В XVI веке Интернета не было, а «порносайты» были. Подростками всех веков правят гормоны. И если парень сексуально озабочен, что он делал в XVI веке? Матрицу его поведения описал Николай Гумилев:
Как мальчик, игры позабыв свои,
Порой следит за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Всё ж мучится таинственным желаньем.
Пацаны знали, когда и в какую баню пошли девки, и занимали наблюдательную позицию за ближайшим сугробом. В этом смысле ничего не меняется.