Неавторизованная автобиография

Реальная проверка журналистского мужества — это отношение к контратаке. Ты всегда ее ждешь. В ночь «Большого слива» некоторые рвались к шампанскому, но я думал: «Придержите лучше лошадей. Стоит ждать неприятностей, и скоро Белый дом и Пентагон возьмутся за нас». Взялись. В первую очередь они заявили, что наш материал не имеет особого значения. «Для тех, кто внимательно следит за событиями, в этих публикациях не много нового», — заявил первый (анонимный) официальный писака-наемник в Washington Post. Это стандартная реакция. А следующая волна заметок во главе с конкурентом Руперта Мердока, британской Times, утверждала, что наши публикации уже привели к гибели талиба-перебежчика. Потом выяснилось, что названный ими человек погиб двумя годами ранее. Но как только появилась первая критика, журналисты Guardian запаниковали.

Теперь, оглядываясь назад, я не могу придраться к работе, которую взяла на себя Guardian при подготовке публикации. Это был прекрасный труд, в лучших традициях газеты; на мой взгляд, заместитель главного редактора Йэн Кац и редактор Харолд Фрайман сделали все, чтобы сложный рабочий процесс проходил стабильно и ответственно. Журналист из отдела новостей, конечно, постарался свести на нет мое легковерие, рассказав, что некоторые сотрудники Guardian попросили надбавку за вредность на основании того, что за ними следят. Я много лет работал с репортерами по всему миру, но ни разу не встречал журналистский коллектив, в котором перед лицом угрозы демонстрировалось бы так мало хладнокровия; при работе с людьми, не совсем похожими на них, проявлялось бы так мало уверенности и при решении вопросов элементарной безопасности имелось бы так мало опыта. Когда Алан Расбриджер позвонил Биллу Келлеру и спросил, знает ли тот, как организовать защищенную телефонную линию, вопрос, как оказалось, был не по адресу. Келлер даже не представлял, как это делается. И несмотря на попытки некоторых журналистов получать удовольствие от интересной работы в сотрудничестве с нами, несмотря на их самоотверженный труд, в коллективе оставалось двенадцать разгневанных мужчин, ни на секунду не забывающих о собственных карьерных интересах и постоянно привлекающих к себе внимание, хотя, безусловно, я все равно был, даже для них, пусть мнимым, пусть номинальным, но руководителем проекта.

Мне казалось, что у меня есть четкая стратегия: в первую очередь обработать архивы афганской войны и во вторую — заняться иракскими материалами. Афганский архив не был столь объемным, и на нем мне хотелось обкатать схему совместной работы WikiLeaks с медиапартнерами: понять, сможем ли мы вместе выстроить правильную систему анализа данных и публикации документов; сможем ли обучить журналистов, редакторов и дизайнеров работе с таким материалом. И уже пройдя этот первый этап, мы могли бы приступить к более сложной работе — анализу и обработке сотен тысяч документов из Ирака. Как я уже говорил, обе ведущие главные газеты попросили у меня иракские материалы в качестве подсластителя; они требовали их с такой истовостью, что это внушало определенные надежды: партнеры явно готовы выложиться до конца и бросить все профессиональные силы, чтобы представить иракские документы публике. Но, бывает, я мыслю очень узко и сосредоточиваюсь лишь на одной цели. Была уверенность, что в течение следующих трех недель произойдет новый большой прорыв. Я не учел одного: насколько сильна журналистская пресыщенность. Ирак был для них не столь возбуждающей темой, как текущая война в Афганистане. Я полагал, что, приобретя огромный опыт в обработке афганского архива, сотрудники газет сумеют провести еще более качественную работу с иракскими материалами. Оказалось, они выдохлись, и многие тут же уехали в отпуск. Конечно, нельзя винить людей за желание отдохнуть после изнуряющей работы. Но у меня было твердое чувство, что и энергия куда-то исчезла. Они уже не могли проделать столь же блестящую работу с новым материалом, но и отдавать его другим журналистам тоже не хотели. Мы зашли в тупик.