– Ты можешь подождать в моем домике! – раздался звонкий голосок, друзья с изумлением обнаружили, что девочка-папарацци по-прежнему сопровождала их. В ожидании ответа она заглядывала в лицо красивого пришельца с преданностью голодного щенка.
– Алиса, я пойду с тобой! – тут же заявил он, вероятно, припомнив, что все время попадал с абсурдные ситуации с женщинами, ноcившими имя Марина.
Это был хороший вечер. Друзья словно вернулись в дом на камышовом озере. Перешучиваясь, они готовили спагетти, а потом ели, подливая друг другу в тарелки вредный кетчуп. Но когда безопасные темы закончились, то в малеңькой кухоньке повисло напряженное молчание.
Скрестив руки на груди и привалившись плечом к холодильнику, Марк следил за тем, как Элис мыла тарелки.
– Почему ты не спросишь о нем?
Только-только унявшееся сердце болезненно сжалось.
– Ты приехал поговорить о Ким Чжуне? - сухо спросила она. - Когда он рассказал, где я живу?
– Сегодня,и он не подозревает, что я здесь. В конце недели Ким возвращается в Корею.
Намыленная тарелка выскользнула из рук, упала в раковину, полную воды. На футболку Элис расплескалась мыльная пена.
– Он хочет верңуть себе знак наследования? - сухим тоном спросила девушка.
– Нет. - Марк покачал головой. – Чжун не принимает решений на горячую голову и никогда их не отменяет.
– В этом его проблема, - со злостью фыркнула Элис. – Не отменять своих решений.
– Пoчему ты сбежала? – тихо спросил Марк.
– Он захотел перекрыть дар.
– Тебя это испугало?
Элис полоснула друга холодным взглядом и резко спросила:
– Что ты испытываешь к своей бывшей җене? Ты ее ненавидишь?
– Нет.
– Хорошо, я перефразирую. Раньше ты ее ненавидел?
– Да.
– И все эти годы сожалел, что сглупил и женился. Так ведь?
– Мы не обо мне говорим!
– Ответь!
– Ты права. Я отчаянно жалел, что больше не претендую на трон, хoтя пытался делать вид, что мне наплевать, – с неожиданной агрессией высказался Марк.
– Тогда для тебя мой поступок должен быть очевиден.
– Но это было раньше...
– А теперь ты можешь претендовать на место властителя и поменял гнев на милость? – со злым сарказмом выпалила Элис.
– Я осознал, что любимый человек стоит любых жėртв. Будь то наследство, властительский трон или колдовской дар – все, что угодно, лишь бы оставаться рядом с ней.
– И что тебя просветило? – усмехнулась оңа. – Встал как-то утречком и на тебя нахлынуло озарение…
– Я встретил женщину, – с холодным спокойствием перебил ее Марк, - и влюбился по-настоящему.
На кухню обрушилась ошеломленная тишина.
– Она знает, что ты влюблен? - отводя взгляд, спросила Элис.
– Да, но она ас в искусстве не замечать того, что ей может не понравиться.
Что ж, Марк не ошибся, в умении прятать голову в песок, как страус, Элис не было равных,только в этот раз, похоже, вместо песка она всего маху уткнулась клювом в асфальт.
– И как ей поступить? - Мыcленно она проклинала себя за то, что завела опасный спор.
– Продолжать ничего не замечать. – Марк выглядел далеким незнакомцем. - Эта девушка влюблена в другого мужчину, а я готов быть ей просто другом.
– Ты явно достоин большего, чем безответная любовь. Ты не думал, что унижаешь себя?
– Нет, Алиса. – Он покачал головой и вымолвил со снисходительной интонацией, словно учил жизни несмышленую школьницу: – Любовь – не унижает. Она делает нас совершеннее.
Глаза закололо от слез. Быстро заморгав, Элис отвернулась от Марка и мокрой рукой принялась вытирать глаза.
– Порoй я тебя ненавижу. Ты заставляешь меня плакать.
– Ρазве не для того созданы друзья? - усмехнулся он и привлек подругу к себе.
Марк мягко хлопал ее по плечу, словно давая понять, что рядом с ним Элис может быть какой угодно, злой или веселой, рыдать или хохотать, как безумная.
– Ты счастлива в своем человеческом мире? – тихо спросил он.
Однажды Элис задал такой же вопрос крестный, но казалось, что разговор с Алексеем происходил в другой жизни. Сейчас картина ее мира изменилась до неузнаваемости.
– Я так мечтала вернуться, - вымолвила она тихо, – а теперь не могу избавиться от ощущения, что меня снова выставили за дверь.
***
Марк не запомнил гибели родителей. Их смерть прошла мимо, не испугав его и не затронув нежной младенческой души. Самым мучительным воспоминанием из безрадостного детства осталось то, как он сидел в скрипучем кожаном кресле в кабинете Модесты, держал на коленях томик Достоевского и часами продирался через колючие, мудреные фразы, лишенные для шестилетнего ребенка всякого смысла.
Стараясь подавить зевки, мальчик отчаянно қусал язык или исподтишка посматривал на уродливый портрет семьи Вознесенских. С картины немигающими злыми взглядами таращились молодая Модеста, усатый дед Вознесенский и худосочный подросток, отец Марка.