Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии

Одним из фанатов Гобино был немецкий композитор и полемист Рихард Вагнер, сказавший своей жене, что Гобино был его «единственным истинным современником». Вагнер познакомил с его расовыми теориями упадка и краха цивилизаций своего приемного сына Хьюстона Стюарта Чемберлена, англичанина, жившего в Германии, книга которого «Основы XIX века», изданная в 1899 г., заложила фундамент пангерманистского движения начала XX в., а главное, «народного» антисемитизма нацистской расовой философии. Чемберлен сетовал на упадок английского общества, жалуясь Вагнеру, что главные виновники этого — евреи. Поражение Германии в Первой мировой войне укрепило его веру в то, что и эта страна, ставшая его родиной, подобно Англии, ныне подпала «под власть евреев». Он выступал против Веймарской республики, которую называл Judenrepublik, «еврейской республикой». Однако упадничество Чемберлена было поколеблено в январе 1921 г., когда коллега написал ему об «австрийском рабочем, человеке выдающегося ораторского таланта и невероятных политических знаний, который мастерски умеет управлять массами»[387]. После знакомства с ним Чемберлен стал называть этого человека «спасителем Германии».

Адольф Гитлер читал написанную Чемберленом биографию Вагнера и почерпнул из трудов расовых теоретиков много идей о расовой чистоте, одна из которых заключалась в том, что для выживания германского народа из немецкого общества необходимо убрать евреев. Чемберлен писал Гитлеру после их встречи в 1923 г.: «Моя вера в господство германской нации не поколебалась ни на миг, хотя мои надежды — я это признаю — едва тлели. Вы разом изменили мое душевное состояние. То, что Германия в час величайшей необходимости породила Гитлера, — вот доказательство ее жизнеспособности»[388]. Сохранение расовой чистоты подвергалось новой опасности со стороны евреев, которых Чемберлен считал результатом гибридизации бедуинов, хеттов, сирийцев и ариев в ветхозаветные времена. Такое загрязнение расы, по мнению Чемберлена и последователей Гобино (сам Гобино не был антисемитом), привело к капитализму, либеральному филантропизму и «еврейской науке», а все это — к борьбе ариев-тевтонов и евреев. (Иисус в этой безумной картине оказывался арием, а не евреем.)

Другим любителем музыки и философии Вагнера был рано проявивший свои дарования филолог Фридрих Ницше, который, побывав на исполнении увертюр к «Мейстерзингерам» и «Тристану и Изольде», воскликнул: «Каждая моя жилка, каждый нерв откликались на эту музыку»[389]. Расположение оказалось взаимным, несмотря на принадлежность к разным поколениям. Этот разрыв перекрыла общая для них убежденность в упадке современной цивилизации и мечта остановить его романтическим героизмом, возглавляемым «освободителями, избранными, способными к великим и вечным свершениям», — писателями, художниками, философами и композиторами вроде Рихарда Вагнера. В работе 1872 г. «Рождение трагедии» Ницше утверждал, что аполлонический дух разума и самоконтроля возобладал над дионисийским духом искусства и творчества в истории цивилизации, дав нам «александрийского человека», «вооруженного величайшими силами знания», но творческий дух в нем сокрушен. Европейцы, сетовал он, стали александрийскими людьми, но в операх Вагнера Ницше видел освобождение от декадентской цивилизации.

Впоследствии Ницше изменил отношение к музыке Вагнера, сочтя и ее слишком декадентской, но в его более поздних работах продолжилась тема упадка европейской цивилизации в результате утраты «воли к власти». «Утрата воли к власти в любой форме обязательно сопровождается психологическим упадком, декадансом», — провозгласил он в «Антихристе»[390]. В «Воли к власти» он заявил, что история — это диалектическая борьба «обделенных жизнью, слабых» и «одаренных жизнью, сильных»[391]. Сама цивилизация, заключил Ницше в книге «По ту сторону добра и зла», есть продукт «хищных людей, все еще обладающих несломленной силой воли и жаждой власти, [которые] бросаются на более слабые, более цивилизованные, более мирные расы». Кто были эти хищные люди? Арии Гобино, разумеется, поскольку Ницше следовал за теоретиком упадка в своем нарративе о «белокурой бестии», а христианство, наука и либеральный филантропизм порабощали арийскую аристократию. «Уже какое-то время, — писал он в сочинении „К генеалогии морали“, — вся наша европейская культура движется к катастрофе»[392].