Лишённый оружия, он тщетно пытается призвать его обратно. Клинок прорывается сквозь заслон живой изгороди, но тут же оказывается опутан лианами. Демон силится добраться до меча, но я вбиваю его в камень, вызывая сетку трещин. Голова начинает кружиться, мои техники слабеют, а тело покрывается уродливыми пятнами — неужели лезвие было отравлено?
Ярость придаёт сил.
Демон испускает оглушительный вопль, полный боли и незамутнённой ненависти. Он пытается контратаковать, но лишь беспомощно молотит воздух обрубками рук. Я не даю ему и шанса на реванш — мои кулаки обрушиваются на врага с удвоенной силой, ломая кости и разрывая жилы.
Под градом ударов демоническое тело начинает распадаться, превращаясь в месиво из плоти, крови и осколков костей. Но даже этого мне мало. Я хочу полностью уничтожить эту тварь, стереть само её существование.
Призвав остатки сил, я направляю всю свою Ки в одну финальную атаку. Ладони вспыхивают ослепительно-белым, и я вонзаю их в грудь демона, прямо туда, где у смертных находится ядро. Бешено вращаясь, они прорывают плоть, мышцы и кости, пока не достигают самого средоточия демонической сущности.
В следующий миг из спины твари вырывается столп раскалённого добела пламени. Оно пожирает демона изнутри, испепеляя его тело и душу без остатка. Чудовищный крик боли и отчаяния взмывает к сводам пещеры и обрывается так же внезапно, как начался.
Я стою посреди выжженного круга, тяжело дыша и сжимая окровавленные кулаки. От Лорда не осталось и следа — лишь горстка пепла, которую тут же развеивает сквозняк.
Моё собственное ядро трещит и крепнет, хотя тьма застилает сознание. Кажется, новая… ступень…
Мой барьер, окутавший зал, прогибается и трещит. Пошатываясь, я поднимаюсь для нового раунда. Борясь с подступающей слабостью, перетекаю в защитную стойку. Изгородь рассыпается, пожираемая тьмой, и новая волна демонов прорывается ко мне.
За спиной раздаётся неожиданный грохот.
— Окружайте его! Быстрее! — в пещеру вламываются два десятка воинов, но среди них нет никого из моего отряда.
Впереди несётся высокий мужчина в офицерских доспехах, а из-за его плеча выглядывает юноша.
— Капитан, так это же Зено! — радостно вопит парень. — Дружище, ты как, цел?
Меня шатает, но я всё ещё держусь на ногах. Образы людей начинают размываться перед глазами.
Глава 18
Крики боли и отчаяния доносятся словно из-за пелены тумана. Я балансирую на самом краю сознания, но всё ещё могу различать происходящее вокруг. Лучше всяких слов о нём говорят ауры окружающих — могучие всплески Ки, свист рассекаемого клинками воздуха, тугие щелчки спущенной тетивы. Меня окутывает чья-то приятная, успокаивающая энергия, но я не позволяю себе расслабиться. Даже на грани забытья я продолжаю напряжённо вслушиваться, готовый отразить любую угрозу. Пусть даже вслепую — лишь бы сделать хоть что-то.
Впрочем, битва стихает и без моего участия. Чьи-то руки подхватывают меня под локти, и я, убедившись, что это не враг, позволяю спасительной темноте поглотить себя.
Большую часть времени меня мутит, а всё тело сотрясает мучительная дрожь. Голоса доносятся обрывками — кажется, говорят бойцы из моего отряда. Перед глазами всё плывёт и двоится, размывая склонившиеся надо мной фигуры лекарей. Но даже на волосок от смерти я не смею потерять контроль. Ведь целители, практикующие Ки, могут в любой момент раскрыть мою маскировку. И потому, как бы ни был я слаб, приходится из последних сил цепляться за ускользающее сознание. Даже малейшее движение даётся с невероятным трудом — остаётся лишь бороться с забытьём, покуда это возможно.
Так проходит несколько часов… или дней? Чувство времени полностью утрачено. Постепенно зрение возвращается ко мне, и теперь я ясно вижу, что нахожусь в военном лазарете. Вокруг — ряды одиноких коек, на которых стонут и корчатся искалеченные, но пока ещё живые солдаты. Меж ними — грубые деревянные тумбочки. Отец убил бы за такую топорную работу… На каждой — пузырьки со снадобьями, кувшины с водой и прочая мелкая утварь.
Соседи мои выглядят просто ужасно. Справа от меня лежит некогда могучий воин, утративший ногу. Культя обмотана белыми бинтами, но их чистоту уже успели запятнать грязно-бурые разводы. По распростёртому телу великана расползаются уродливые пятна.
Сложно сказать, жив ли ещё боец слева от меня. Он весь обмотан тряпками, покрытыми теми же жуткими отметинами, что и у правого соседа. Его жизненная аура едва теплится, как света, готовая затухнуть от малейшего дыхания. Молю Аранга, чтобы бедолага не испустил дух. Приподнявшись, я замечаю свободные места — видимо, кто-то из раненых уже покинул лазарет. Хочется верить, что на своих двоих, а не вперёд ногами.