Небеса всё знают

– Потому что боялся настоящих желаний. Боялся осуждения, нарушить какие-то рамки приличий, которые установлены неизвестно кем. Всё это ересь, а я выбрала иной путь. Я беру то, что хочу. А хочу увидеть, что есть в этом мире самого запретного и тайного. Хочу, чтобы мне было больно, и в то же время это стало бы для меня лучшим.

– Я для тебя самое запретное? Ты так меня видишь?

– А ты нет? – Джесс прыскает от смеха.

– Хорошо, согласен, что секс между нами под запретом, и я боролся со своей совестью, пока она меня не оставила. А как же быть с виной? Разве не совесть заставляет нас испытывать её? – Интересуюсь я, с каждой минутой изумляясь, насколько рассудительна эта восемнадцатилетняя девочка, и говорить с ней довольно интересно. Удивительно, на самом деле, узнавать её в разных ролях. Они все принадлежат ей, и от этого я ещё глубже проникаюсь голубыми глазами, на миг взглянувшими на меня.

– Нет. Сейчас я тебе расскажу, – Джесс нажимает на тормоз и заглушает мотор.

– Где мы? – Пытаюсь хоть что-то разглядеть под проливным дождём, но всё очень мутное, мрачное и не даёт пока осознать, насколько близко я подхожу к краю.

Довольно лёгкая атмосфера с примесью философского цинизма улетучивается, когда Джесс, забирая из моих рук зонт, выпрыгивает из машины и уже ожидает меня. Выбираюсь и юркаю под укрытие. Джесс передаёт мне ручку и кладёт руку на сгиб моей.

– Так, где мы? – Спрашиваю её. Она не отвечает, только слабо качает головой и ведёт меня к зелёной траве, на которую мы неспешно ступаем.

Неожиданно сердце спотыкается обо что-то невидимое, дыхание нарушается, вырывая изо рта хриплый стон, когда мы приближаемся к могильным плитам, расположенным тут и там. Мой ад.

– Нет… – шепчу, торможу и мотаю головой, желая сбежать. Пусть намокну, пусть это назовут трусостью, но я не желаю быть в дождь на кладбище. На чёртовом кладбище, где похоронены мои родители! Это самое жестокое, что она могла сделать со мной! Ледяной пот покрывает лоб.

– Флинт, пойдём, – мягко произносит Джесс, и если бы я мог противостоять этому тягучему нектару в её голосе, то оттолкнул бы её, наорал и ускользнул. Но я иду. Иду по мокрой траве, замечая у некоторых плит свечи, мягкие игрушки, цветы. Это нормально. Те, кто скорбят, всегда приносят в такие места частичку памяти, соединяющие их с мёртвыми. У меня же такого нет.

– Я не могу, Джесс. Пожалуйста…

– Когда ты был здесь в последний раз? – Перебивая меня, она останавливается под деревом и поворачивается ко мне.

– В день похорон, – мрачно отвечая ей, чувствую, как могильный холод пробирается в моё сердце, чтобы сжать его в объятиях.

– Тогда ты помнишь, что мы недалеко, – она указывает взглядом за мою спину, и я медленно оборачиваюсь. Да, ещё шагов пять, и я увижу то, что гнал от себя. Обычную мраморную плиту на земле, вокруг тысячи таких же, не отличающихся друг от друга ничем, кроме имён. Я точно знаю, что там написано и вижу сейчас это отчётливо перед глазами.

«Прекрасная жена. Любящая мать. Лучшая бабушка».

«Прекрасный муж. Любящий отец. Крутой дедушка».

Именно это Зои выгравировала на их плитах, посчитав, что так все будут помнить их, как самых весёлых людей, готовых прийти на помощь друзьям и своей семье.

– Зачем? Зачем ты так со мной? – Сдавленно произношу, смотря в яркие глаза моей мучительницы.

– Посмотри, Флинт. Ты обходишь это место стороной даже в своих мыслях, не так ли? – Она облокачивается о дерево, а я опускаю взгляд на её красные кеды.

– Я не хочу здесь быть. Они лежат… вот там… они лежат рядом, и я дышать не могу. Джасмин, я… чёрт, неужели, ты наслаждаешься, когда мне больно? – Кривлюсь от своих слов и не даю себе возможности хоть немного почувствовать, иначе разорвёт.

– Нет, я привезла тебя сюда, чтобы ты понял, это место ничто, – приподнимая брови, встречаюсь с её серьёзным взглядом.

– В каком смысле?

– В прямом. Что ты видишь вокруг себя? Камни, и всё. Под нами гробы уже со съеденными телами. Кладбище, но не мёртвых, а эгоистичных живых. Зачем сюда приходят? Чтобы пожалеть себя, вспомнить всё плохое, что связывало человека и погибшего. Расплакаться напоказ, чтобы это увидели прохожие и посочувствовали горю. Это блеф. Это человеческий эгоизм и слабость. Здесь никого нет, кроме неодушевлённых предметов и нас. Поэтому бессмысленно избегать этого места и страдать. Это никому не нужно, кроме тебя самого, – она отталкивается от дерева и подходит ко мне, бегающему глазами по её насмешливому лицу. Я всего ожидал, но не этого. Не такого отношения к мёртвым, хотя в её словах есть доля правды. И я бы услышал её, если бы сейчас воспоминания не прокручивались назад.

– Тогда зачем? Зачем ты притащила меня в это бесполезное место, по твоим словам? Зачем говоришь это всё мне? Выходит, что никак вину не искупить. За что ты мстишь мне, Джесс? – Зло шиплю, сжимая с силой ручку зонта.

– Мщу? Нет, Флинт, нет, – шепчет она, дотрагиваясь ладонью до моей груди, проникая глубже и затягивая нити на сердце.