Павел был ростом чуть ниже среднего, коренастый, с крепким тренированным телом и умным взглядом близоруких глаз. Позднее он сделал операцию по исправлению близорукости и выбросил очки. Я с той же самой степенью искажения зрения не решился или не собрался предоставить глаза к лазерной коррекции…
Из увлечения хард-роком нами была вынесена страсть слушать музыку посредством высококачественной аппаратуры, которой тогда было еще маловато среди отечественных образцов. Китай еще не проснулся, чтобы завалить мир продукцией именитых брендов, которые и сейчас не отличаются демократичностью цен.
Павел сам собирал усилители и акустику, которые звучали получше импортных образцов. Низкочастотный диапазон музыки усиливался как раз в нужном спектре: барабаны Garry Glitter\' звучали через полусамодельную аппаратуру бесподобно!
Вечерами я отправлялся к нему. В его комнате курился дым канифоли, как фимиам, как дух некоего священнодействия с проводками и деталюшками, собираемыми в единое целое по мудреной схеме из журнала. Сам процесс самостоятельного изготовления лампового усилителя или чего-то подобного был непостижимой абракадаброй. Для меня был важен результат — сочная живая палитра звука — и я терпеливо выслушивал увлеченные комментарии Павла о тиристорах-транзисторах, и полной грудью дышал ядовитыми, кстати, парами канифоли, дожидаясь момента опробования. Вот тогда я вынимал сногсшибательный диск. Приводилась в действие звуковоспроизводящее устройство — и фантастическая музыка наполняла комнату. Приходила моя очередь, и я с оживлением комментировал тот или иной музыкальный адепт. Павел потом дарил мне свой суперусилитель. Я, радостный, утаскивал это драгоценное любительское ноу-хау домой, через некоторое время случалась поломка — усилитель возвращался на доработку…
Наконец я купил дорогую стереосистему, да и вообще пошло вторжение доступного импорта. Шквал товаров, услуг, предложений на отдых, путешествия… дело встало за деньгами. Как мне, так и ему пришлось поменять работу на более оплачиваемую. С этого времени встречаться стали реже, из месяца в месяц реже, из года в год реже, встречаться периодически по знаменательным датам… а годы летели и летели.
Случилось, что у моей матушки сломался телевизор. А для семидесятипятилетней пенсионерки лишиться возможности смотреть телевизор с его бесконечными сериалами то же, что и напрочь лишиться зрения.
Я, понятное дело, звякнул Паше — молчок. Назавтра снова звоню и не раз — снова молчок. Лишь поздним вечером недовольный незнакомый мужской голос заявил, что такой и такие здесь не проживают, выехали в неизвестном направлении, причем давно. «Что-то не похоже, — думаю, — чтобы Паша поменял место жительства, не сообщив мне. Странно, очень странно…»
Итак, он пропал. Сломанный телевизор отошел на второй план, словно сам телевизор — это мистический привет друга, которого отдалила текучка жизни. Звонок на работу также оказался безуспешным: три месяца, как уволился. Впрочем, это было единственной зацепкой — и я уговорил незнакомого собеседника по телефону на встречу.
Мы оба появились в назначенном месте на заводской проходной минута в минуту. Я безошибочно двинул к нему, по ходу разглядывая нового знакомца. Здоровенный малый с рыжей стилизованной бородкой и курчавой ржавой порослью на голове, аккуратно окантовавшей мясистое белое лицо. Одет в синий джинсовый костюм и коричневые мокасины. Ха! Да он и вправду знакомец: как раз у Павла мимоходом общались. Он лениво подал мне белую пухлую руку для традиционного рукопожатия. Я предложил ему по банке пива за мой счет в аляповатом ларечном заведении, находящемся в пяти минутах ходьбы.