Читаем Небесная черная метка полностью

Лука с почтением поклонился Поэту, вперил взгляд в двух дамочек и пророкотал:

— Эти пипетки якобы с братьями нашими из Вечного Литературного Дома амурные дела имели? А про меня забыли!!! Айяяй, девули! Сынок мой Игнат сейчас заявится. Сам попросился, давно не тешился, удаль свою не выказывал, чтобы продолжить летопись нашу. Весельчак и добряк он большой.

— Вам сподручнее, Лука. А мне еще к набережной Невы успеть, там двое тружеников милых что-то пригорюнились… — И, как блики северного сияния, исчезла тень Поэта.

Чудный звон врывался в прихожую. Да и не звон, а целая какофония звуков, когда музыканты перед самым началом выступления проверяют настройку инструментов. Здесь слышалась и серебряная россыпь литавр, и буханье барабана, и визг скрипок, и плавные рулады флейты. Лука и барышни застыли в недоумении, нарастающем с приближением дивного оркестра. Хлопнула входная дверь, и занял пространство комнаты славный малый Игнат Мудищев — неизвестный доселе никому достойный отпрыск рода Луки. Синеокий, златокудрый, косая сажень в плечах — чем не богатырь земли русской! Да и еще одним бесценным наследственным даром наделен!

Громовой хохот Луки оборвал стук, бряк, визг и скрежет, а барышни от удивления упали на диван. То, что у Луки нарекли пожарной кишкой, то, что мамзели кличут пи-пи, заглядывая милым в штанишки, у Игната было… чтобы вы думали… было дуло новейшего нанооружия, было подобие могучей напрягшейся руки с растопыренной красной ладонью, был брандспойт пожарной машины, призванной тушить пожар любви! И на этом уникальном мужском достоинстве, окостеневшем от вечного снедающего желания пустить сей аппарат в действие, висел двадцатилитровый бидон, доверху заполненный чистейшим самогоном. И в каждой руке Игната было еще по полному ведру той же ядреной хмельной водицы. Бидон болтался из стороны в сторону, обивая косяки и стены, и бряцая по ведрам. Во все лицо Игната сияла белоснежными зубами голливудская улыбка.

— Игнат, зачем столько самогона? Мы ж с тобой в завязке!

— Искупаем перед употреблением барышень, как гусары в шампанском. Весь парфюрм растворится в чистейшем спирте, вот и будет шампань. Погудим на славу!

— А не тряхнуть ли и мне стариной? Тщилась покалечить меня вдова-купчиха. Здесь, в запредельных краях, восстановились силы мои. Дебют, что ли произвести? Да-с, это точно-с; похвалиться могу моим… но, впрочем, вам, мадам, самим бы лучше убедиться, чем верить… и не верить… слухам и словам. Ну что, девули, начнем по капельке, по стопочке, по крошечке. Рядышком усядемся, с одной лишь мыслью поскорее главное начать. Глазенки, вижу, загорелись… зачем вам, девчонки, писательством себе и другим мозги пудрить? Уж если мы охочие до одного дела — давайте до конца изопьем эту чашу в натуральном мотиве…

Здесь, любезный читатель, оставим наметившееся гульбище. Компашку подобрали преотличную: проверенная в деле и запечатленная в хрониках пожарная кишка, неутомимый свежий брандспойт, готовый потушить любой пожар любви, четыре ведра эксклюзивного алкоголя, две прожженные девицы и неистребимый русский дух, не знающий меры ни в чем. Поспешим и мы на набережную Невы.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза