Небесная черная метка

— И часто картошку возишь? — зачем-то спросил юноша.

— Да где часто! Нет, не часто, — сказала старуха и, помолчав, лукаво прищурилась, воровато насторожилась, успокоено обмякла и тихо прошамкала:

— Картошечку энту я с базы слямзила… стибрила — получается. Мы с Анисьей, соседкой моей, на четвертой овощной базе, на сортировке картошки робим. Я смекнула: на воротах сегодня как раз Дашка стоит, соседка тоже наша, прихвачу с собой мешочек картошки — что мне, грешной, за него будет? Семь бед — один ответ. Зато с картошкой пол зимы буду. Ноне картошка пятьдесят рублев за кило! А водка — девяносто рублев! Когда такое было? В войну токмо было такое.

Неожиданная откровенность старухи, ее признание в воровстве на грани бахвальства снова жутким холодом покоробило юношу.

— Так значит, картошка ворованная! — заволновался он, распаляя себя. — Ты, старая перечница, ты — божий одуванчик, своровала картошку! Ты, оказывается, гнусная воришка! И меня втянула в это грязное дело. А я, дурак, тащу, стараюсь. Гуманизм. Милосердие. Сострадание… эх! Слова эти не для нас с тобой. Да и вообще — для кого эти слова!? У тебя наверняка на десяток таких мешков денег хватит! Но ты — ив самом деле расчетливая и бережливая, хозяйственная и смекалистая — предпочла просто-напросто стащить, что плохо лежит. Неужели так просто можно нарушить закон? Не мучаясь, не тревожась. Нет и тени переживаний! Знай же, одна из бед в том, что все мы, люди, живем не по закону, но по понятиям! Мы делаем то, что выгодно в данный момент, но не как дОлжно по закону, по установленному порядку, по правилам, у которых нет исключений! Понимаешь, нет у закона исключений, — с благородным гневом выпалил юноша.

Несколько мгновений он пристально смотрел на старушку — резко повернулся и решительно зашагал в обратную сторону. Старушка громко и спешно побежала за ним, причитая:

— Сынок, соколик, куда ты?! Разворачивайся. Что за напасть такая!

— Картошку я свезу на склад. А тебя следовало бы сдать в полицию. Вот куда!

— Что ты, сынок? Очумел? Да что убудет с мешка что ли! Пожалей ты меня, старую.

— Ты можешь говорить что угодно. Мне все равно, что ты скажешь. Я знаю: самое главное — справедливость. И никогда не лгать.

— Ну, чего ради ты взялся мне пособить! Шел бы своей дорогой.

— Дорога у всех одна. Идти по ней надо вместе — иначе будет катастрофа!

— Какая корова? Я ничего не знаю. Я-то причем тут. Да за что мне на старости… да и всегда, всегда горе такое! Почему одни несчастья у меня да труд каторжный, всю-то жизнь маюсь! Ты знаешь, что пенсии у меня только-толечки на квартплату и хватило бы, ежели не субсидии. Ихнею субсидию чтобы получить — сто раз вспотеть придется, в ножки не одному покланяться. Все мои сбережения сгорели в одночасье — заграбастал рыжий чуб с уральским пельменем, с кого спрашивать? Малая моя заначка уйдет сразу, как заболею по-праски. Ты бы посмотрел как в мои годы робили, и не платили ничего. Нас, баб, на лесоповал гоняли. Окопы рыли в полный рост. Мужика у меня убили, брата в лагерях сгноили, из избы моей выгнали новые бары-бояре, землюшку кормилицу отобрали, чтобы хоромы свои барские построить. Козу милую продать пришлось. Скажи, где твоя справедливость? Эх, что говорить, что говорить…