Небесная голубизна ангельских одежд

Собрания общемосковской комиссии экспертов проходили по месту работы ее председателя в музее на Волхонке, но для осмотра ценностей, отобранных на продажу, искусствоведы комиссии выезжали на места согласно календарному плану работ. 23 апреля 1928 года пришла очередь Третьяковской галереи. Осмотрев первую партию экспортного товара, комиссия[320] внесла коррективы. По сути, они представляли компромисс интересов музейных и торговых ведомств. Три из ранее отобранных госфондовских икон комиссия решила оставить в галерее (прил. 2), однако цены на остальные иконы, как правило, были понижены по сравнению с первоначальными оценками экспертов Третьяковки (прил. 2). Кроме того, комиссия постановила оставить в галерее два серебряных оклада из отобранных на экспорт (прил. 3)[321]. Оклады, предназначенные на продажу, комиссия оценила на вес из расчета 5 коп. за грамм серебра. Оценка оклада с чернью была в два раза выше, 10 коп. за грамм[322]. Все пять гобеленов были признаны годными на экспорт и оценены в 25 тыс. руб. Именно гобелены определили стоимостную весомость всей экспортной партии, состоявшей из 4 икон, 19 окладов и 5 гобеленов и оцененной в 25 683 руб. 25 коп.[323] В акте комиссии ничего не было сказано о судьбе трех икон из коллекции Остроухова.

Главной целью распродажи художественных ценностей было получить средства для индустриализации, поэтому уместно обсудить цены, установленные экспертами. Оценка серебра в окладах представляется довольно высокой в сравнении со скупочными ценами на серебро в магазинах Торгсина, который в период 1931–1935 годов продавал населению продовольствие и ширпотреб в обмен на золото, серебро, бриллианты и другие валютные ценности. В одном из архивных документов рассказана история о том, как в октябре 1933 года неизвестный гражданин принес в Торгсин ризу с иконы весом около 3,5 кг. Торгсин не имел права принимать церковные ценности, так как они были национализированы и, значит, уже принадлежали государству, однако в этом случае Торгсин взял серебро, вызвав негодование местного отделения ОГПУ[324]. Гражданин получил 48 руб. 47 коп., то есть около 1,4 копейки за грамм серебра[325]. Мировые цены на серебро также были ниже цен, установленных на церковное серебро экспертами общемосковской комиссии. По котировке Нью-Йоркской биржи в октябре 1932 года стоимость килограмма чистого серебра в рублевом эквиваленте составляла 18 руб. 66 коп., то есть меньше двух копеек за грамм чистоты. В последующие годы мировые цены на серебро быстро росли, но не достигли уровня цен экспертов общемосковской комиссии. Так, по котировкам Лондона на 24 ноября 1934 года килограмм серебра в рублевом эквиваленте стоил около 20 руб. 50 коп., то есть около 2 копеек за грамм чистоты[326]. Хотя между оценкой окладов московскими экспертами, сделанной в 1928 году, и скупочными ценами Торгсина и ценами мирового рынка 1932–1934 годов около 4–5 лет, их разрыв следует признать существенным.

В начале ХХ века в условиях начавшегося ажиотажного спроса в России на произведения древнерусского искусства «расхожий» иконный товар стоил копейки или десятки рублей, хорошая икона – сотни, а уникальная – тысячи[327]. Цены в 250, 150, 100 и даже 50 руб., установленные московскими экспертами на иконы, отобранные на продажу из Третьяковской галереи, могут показаться низкими, хотя в компетентности комиссии не приходится сомневаться. В первую очередь это свидетельствует о том, что выбранные на продажу иконы не были шедеврами древнерусской живописи. Однако низкие цены сами по себе не являются доказательством того, что выбранные иконы были бросовым товаром или фальшивками. Анализу цен, которые устанавливали на иконы музейные эксперты и работники «Антиквариата», посвящена специальная глава этой книги[328]. В данный момент, забегая вперед, следует сказать, что после революции в условиях отсутствия серьезного спроса на иконы как на внутреннем, так и на внешнем рынке советским экспертам и продавцам приходилось соизмерять желаемое с возможным. Цены, установленные на иконы Третьяковской галереи в 1928 году, соответствовали ценам того времени на добротный иконный «товар»[329].