Небесная канцелярия

– У меня свои причины, Катенька. Не особо важные для нашего мира, еще менее важные для твоих землян. Но они важны для меня. Только для меня.

– О’кей, – я взмахнула рукой. В конце концов, это не мое дело. И я пришла сюда за помощью по конкретному вопросу, а не для того, чтобы выслушивать чужие душеизлияния.

Диван качнулся, и я едва не разлила вино. Хорошо, успела произнести заклинание заморозки. Жалко было бы белоснежную обивку.

Я разочарованно поставила чашечку на поднос. Выглядела она весьма концептуально. Будто в белоснежный фарфор уложили застывшую и уменьшенную в размерах морскую волну в ореоле кроваво-алых брызг.

Размораживать такую красоту было жаль. Кроме того, вино все равно уже невозможно пить, ведь после заморозки пища меняет свои вкусовые свойства. Оставалось только смириться с невозможностью и дальше лакомиться библиотекарским винцом, но из кухоньки прилетела новая чашечка – Люциферович оказался очень гостеприимным и заботливым хозяином.

– Ну и? – я старалась отмалчиваться как можно больше.

Люциферович сверкнул глазами и медленно натянул улыбку.

– Ты можешь подать апелляцию. С утверждением, что у тебя больше прав вынести приговор.

– Именно я?

Мне стало не по себе.

– Кроме тебя – некому. Единственный шанс уберечь Землю от утилизации – доказать, что только ты и можешь вынести предварительный приговор. Если это произойдет, – будто сытый кот замурлыкал Люциферович, – конечно, вероятность велика.., Петра Иудовича отстранят от проекта.., за несоответствие.., но жизнь мира важнее, не так ли…

– Как это?

Я оцепенела. По спине промчался табун мурашек, холодных, будто лед. Такого поворота вещей я и представить не могла. Да и не хотела я этого!

А библиотекарь, не слыша меня, продолжал мурлыкать:

– Потом, если все пройдет успешно, будет еще один суд. Высший. И тебе придется доказывать неординарность Земли и ее право войти в Зал Славы.

– Подождите, а как же Петр Иудович?

– Петр Иудович? – Люциферович в упор посмотрел на меня своими бездонными глазами-дырами. – А Петра Иудовича, скорее всего, снимут с должности…

Глава 5

Ночью я долго не могла уснуть.

Ворочалась с боку на бок, мяла простыни, сотню раз взбивала и переворачивала подушку. Мишка недовольно ворчал во сне, пытался прижать меня к себе, чтобы утихомирить. Наивный.

Устав считать все подряд и уговаривать себя поспать хоть часок, я тихонько сползла с кровати, завернулась в широкое пушистое покрывало и вышла на балкон.

Балкон у нас замечательный. Весь увитый зеленым плющом и ароматным вьюнком, круглый год цветущим нежно-розовыми колоколами. Сейчас они спали, сложившись в длинные сосульки. Но к утру, я знала, весь балкон будет усеян огромными, словно блюдца, цветками.

Расположившись в кресле качалке, я посмотрела на просвечивающее сквозь листву небо. Забавно было наблюдать, как какая-то большая звезда то появляется, то исчезает за шевелящимся на легком ветру листиком.

Меня беспокоила только одна мысль.

Что делать?

Еще несколько часов назад все происходящее казалось мне если не игрой, то безвредным развлечением.

По большому счету, я ведь и не собиралась отстаивать Землю.

Нет, ну, правда, почему я так распалилась? Главное, ради чего? Какая разница мне, и всему Пантеону, войдет ли небольшой, никем пока не замеченный мир в Зал Славы или нет?

И зачем мне заваривать всю эту кашу? Тем более, это так повлияет на моего шефа. А подставлять Петра Иудовича мне не хотелось, все-таки пять тысячелетий вместе проработать, ни одного скандала, ни одной обиды. И такой удар в спину. А мне меньше всего хотелось быть предательницей. Даже если я и выиграю дело, если все подтвердят, что существование Земли не бессмысленно, и получится, что Петр Иудович хотел утилизировать перспективный мир, а я вроде как права, все равно это не избавит меня от чувства вины перед шефом.

Я потерла глаза и подтянула под себя ноги. Стало гораздо теплее и уютнее. Даже зевнулось.

И все-таки, что же меня так беспокоит?

Заявление я не подала. Никаких шагов по спасению Земли не предпринимала. Поход в библиотеку таковым шагом можно не считать – мало ли что я захотела узнать. А если завтра мне взбредет в голову почитать об истории пыток или антологии известных маньяков, то что, меня объявят опасной для Пантеона? Необратимых поступков я не совершала, бумаг не подписывала. Поэтому никто пострадать не должен.

А завтра прямо с утра я подготовлю все документы, Иудович подмахнет их своей витиеватой подписью, я последний раз посмотрю на Землю. И все забудется. «Все пройдет, как с белых яблонь дым…».

Но почему во мне все бушует протестом? Простая мысль об утилизации Земли прогоняет сон, вызывает внутренний мандраж, сковывает холодным обручем голову.