Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Филипп с удовольствием узнал, что его старый друг и гость Демарат, приехав по делам на север, собирается навестить царя. Царь расстарался с ужином и, чтобы оживить трапезу, нанял для танца артиста с мечами. Когда ужин был съеден, а танцор удалился, друзья сели за вино. Коринф собирал сплетни со всей Южной Греции, и Филипп тотчас осведомился о новостях. Царь слышал о каких-то разногласиях между Спартой и Фивами; каково мнение Демарата?

Демарат, почетный гость, гордящийся своим положением, ловко воспользовался намеком и покачал своей благородной, увенчанной сединами головой.

– Ах, царь! От тебя ли я слышу упрек грекам, не живущим в согласии! Ведь твой собственный дом объят войной.

Филипп, в голове которого еще не помутилось от винных паров, резко скосил на гостя свой единственный черный глаз. Опытный дипломат, он уловил особую нотку, подход к какому-то делу первостепенной важности. Но сделал вид, будто ничего не заметил.

– Этот мальчишка. Александр вспыхивает от одной искры, как сухая щепка. Глупая болтовня пьяного наутро заслуживала бы только смеха, если бы мальчик сохранил здравый ум, с которым родился. Но он взбесился и побежал к своей матери, а ты знаешь ее.

Демарат издал сочувственное восклицание. Какая жалость, сказал он, что будущее юноши зависит от его ревнивой опальной матери. Гость безошибочно процитировал несколько приличествующих случаю элегических строк из Симонида, подготовленных заранее.

– Александр отрезал бы себе нос, – сказал Филипп, – только чтобы досадить мне. Мальчик с такими дарованиями, и все впустую. Мы бы хорошо ладили, если бы не эта сука. Ему виднее. Что ж, теперь Александр за все заплатит, ему осточертеют иллирийские холмы. Но если он думает, что я…

Уже наступало утро, когда разговор наконец стал серьезным.

В Эпире Демарат был самым почетным гостем царя. Ему предстояло сопроводить назад в Пеллу сестру царя Александра и ее помилованного сына. Поскольку посол и без того не считал денег, его одарили похвалами. Царь Александр пил за него из родовой золотой чаши, которую умолил принять как небольшой подарок на память. Олимпиада выказала всю обходительность, на какую была способна; если враги называют ее сварливой, пусть судит об этом сам. Александр, надев единственный хороший хитон, который у него оставался, как никогда отличался предупредительностью. И вот однажды вечером, верхом на измученном муле, в Додону явился усталый закоченевший старик. Это был Феникс. В горах его застала скверная погода, и он почти свалился с седла в протянутые руки своего названого сына.

Александр потребовал горячую ванну, душистое масло и опытного банщика, но о последнем, как оказалось, в Додоне никогда и не слышали. Тогда Александр спустился сам в купальню, чтобы растереть Феникса.

Старая царская купальня из раскрашенной глины много раз чинилась и подтекала; ложа не было, за ним пришлось посылать. Александр поочередно разминал узловатые мускулы бедер, массируя и похлопывая тело старика, как показывал ему Аристотель и как он сам, дома, учил своего раба. В Иллирии Александр врачевал всех остальных. Даже когда знания или память изменяли ему и он полагался на увиденные во сне предзнаменования, горцы предпочитали искусство царского сына чарам местной знахарки.

– Ухм, а-ах, так лучше, именно здесь у меня всегда щемит. Ты учился у Хирона, как Ахилл?

– Нужно учиться у лучших учителей. Теперь повернись.

– Этих шрамов на руке я у тебя раньше не видел, – заметил Феникс.

– Мой леопард. Я должен был отдать шкуру хозяину дома, – пояснил Александр.

– Одеяла благополучно доставили?

– Ты посылал и одеяла? В Иллирии кругом воры. Книги я сохранил: иллирийцы не умеют читать, а в растопке, к счастью, нужды не было. Однажды эти дикари украли Букефала.

– Что ты сделал? – поинтересовался Феникс.

– Пошел следом и убил вора. Он не ушел далеко, Букефал не позволил ему на себя сесть.

Александр растирал подколенное сухожилие старика.

– Ты всех нас держал в страшном напряжении полгода, даже больше.

Не прекращая работать, Александр коротко рассмеялся.

– Но время прошло, а ты не тот человек, от которого можно легко отделаться. Твой отец сделал ставку на естественные чувства. Как я ему и советовал. – Феникс вывернул шею, чтобы встретиться с Александром взглядом.

Александр распрямился, вытирая жирные от масла руки полотенцем.

– Да, – сказал он медленно. – Естественные чувства, да, можно назвать это и так.

Феникс, наученный опытом многих лет, поскорее сменил опасную тему:

– А что, Ахилл, вел ли ты сражения на западе?

– Однажды, в племенной войне. Нужно поддерживать своих гостеприимцев. Мы победили.

Александр откинул назад увлажнившиеся от пота волосы; его рот запал, черты лица заострились. Он сердито отшвырнул полотенце в угол.

«Александр привык хвастаться тем, что претерпел при Леониде, – подумал Феникс, – это научило его выносливости; в Пелле я слушал его и улыбался. Но этими месяцами в Иллирии он никогда не будет хвалиться, и тому, кто станет насмехаться, следует быть осторожным».

Внезапно, словно подслушав его мысли, Александр с угрюмым раздражением произнес: