Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

– Почему ты не растолкал меня? Мы потратили половину ночи. Что ты наделал! Раньше полудня мы не дойдем до воды. Почему никто не разбудил меня?

– Аль-Скандер, – взмолился я, – это был сон. Мы вовсе не в пустыне.

– Выставь охрану у лошадей. Про мулов забудь. С Букефалом все в порядке?

Глаза Александра смотрели прямо сквозь меня. Я обмакнул губку в теплую воду реки и протер ему лицо.

– Посмотри, это я, Багоас. Так лучше?

Царь оттолкнул мою руку со словами:

– Вода? Ты с ума сошел? Воинам нечего пить!

Он бредил в жару в то время, когда обычно ему становилось легче. Я потянулся к чаше на краю стола. Она была полна лишь наполовину, и даже в темноте я увидел, что жидкость не прозрачна. Вино. Кто-то был здесь, пока я спал. Едва владея своим голосом, я тихо спросил:

– Аль-Скандер! Кто принес вино?

– У Менедаса есть вода? Ему надо дать первому, у него лихорадка.

– У нас у всех есть вода, правда-правда.

Я выплеснул чашу и, ополоснув ее, налил туда воды из большого кувшина. Александр жадно выпил ее.

– Скажи, кто дал тебе вина?

– Иоллий.

Что могло это значить? Так звали царского виночерпия. В бреду Александр мог только это и подразумевать. Но с другой стороны, Иоллий приходился братом Кассандру.

Я отошел, чтобы спросить у ночного стража-раба, и нашел того спящим. Я никого из них не просил служить и днем и ночью, как делал это сам. Потому я не стал будить стража: предупрежденный заранее, он мог избегнуть кары.

Александр неспокойно дремал, ворочаясь до самого утра. Лихорадка не отпустила его, как было всегда в это время. Когда царя отнесли к алтарю и вложили ему в руку чашу для возлияния, она так тряслась, что половина пролилась, прежде чем он сумел опрокинуть ее над алтарем. Эта перемена произошла после того, как Александр глотнул вина. Клянусь, он уже поправлялся, когда это произошло.

Уснувший раб ничем не смог ответить на мои гневные вопросы; должно быть, он проспал всю ночь. Царский двор последовал моему приказу, и раб получил порку освинцованной плетью. Стражники, стоявшие той ночью на часах, тоже ничего не знали; допрашивать их было не в моей власти. Охранять бассейн куда сложнее, чем опочивальню: кто-то мог забраться сюда со стороны реки.

Тот день был мучительно жарким. Александр попросил отнести его к фонтану в саду, в тень дерев. Только там можно было поймать хотя бы слабое дуновение ветерка. Я заранее набил летний павильон всем, что могло ему понадобиться. Укладывая царя на ложе, я расслышал новый хрип в его дыхании.

– Багоас, ты не поможешь мне чуть-чуть приподняться? Что-то свербит у меня здесь.

Александр прижал руку к боку.

Он был обнажен, если не считать тонкого покрывала. Ладонь его закрыла рану от маллийской стрелы, и, кажется, именно тогда я понял все.

Найдя несколько подушек, я уложил Александра повыше. Отчаяние было бы предательством, пока он продолжал сражаться. Он не должен заметить его в моем голосе, в нежности моих рук…

– Не стоило мне пить вина. Сам виноват, это я попросил тебя.

Он задыхался даже после нескольких слов и вновь зажал рану.

– Я не давал тебе вина, Аль-Скандер. Ты не помнишь, кто сделал это?

– Нет. Нет, оно просто сказалось в чаше. Я проснулся и выпил.

– Может, Иоллий принес?

– Не знаю.

Александр прикрыл глаза.

Оставив его отдыхать, я уселся неподалеку, прямо на траву. Но царь отдыхал для того лишь, чтобы говорить снова. Отдышавшись, он послал за главой телохранителей. Я сходил и жестом пригласил его.

Александр сказал ему:

– Общий сбор. Всем военачальникам собраться… во внутреннем дворике… ждать приказов.

Тогда я понял, что и он сам тоже начал догадываться.

«Он не станет устраивать прощание, – думал я, качая опахалом, чтобы охладить Александра и отогнать от его ложа докучливых мух. – Он не сдастся. И я тоже не должен сдаваться».

С переправы пришли друзья, явившиеся осведомиться о здоровье царя. Я встретил их, чтобы предупредить: ему сложно говорить. Когда они приблизились, Александр прошептал:

– Пожалуй… я бы… вернулся.

Позвали носильщиков. На пароме люди обступили паланкин, но Александр, обведя их взглядом, позвал:

– Багоас!

Кому-то пришлось уступить мне место.

Царя сразу же отнесли в опочивальню, где крылатые позолоченные демоны охраняли огромное ложе. Давным-давно, в иной жизни, я готовил его для другого царя.

Мы подняли Александра на высокие подушки, но резкие хрипы в его дыхании не желали смолкать. Если царю бывало что-нибудь нужно, он говорил со мною, не напрягая голоса, как привык делать это, пока рана была свежей. Он знал: я пойму.

Несколько часов спустя в опочивальню вошел Пердикка: он хотел напомнить, что военачальники все еще дожидаются приказов, собравшись во внутреннем дворе. Александр сделал знак ввести их, и они набились в опочивальню. Царь махнул рукой, приветствуя друзей. Он набрал воздуху, чтобы сказать что-то, но вместо этого закашлялся кровью. Последовал знак удалиться; все поспешили выйти, но только когда последний из военачальников покинул опочивальню, Александр прижал ладонь к старой ране.