Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

Они пришли проститься – как воины с полководцем, как македонцы со своим царем. Теперь, в эту последнюю минуту, они имели право не видеть персидского мальчика, сидящего ближе к Александру, чем любой из них.

Спрятавшись в алькове, я наблюдал, как они проходят мимо, один за другим – поток, который, казалось, никогда не кончится… Они плакали, или говорили что-то глухим шепотом, или же просто глазели в недоверии, словно бы узнав, что завтра солнце уже не поднимется на востоке.

Они шли и шли. Время бежало, и день клонился к полудню. Я слышал, как один из воинов шепнул другому, выходя:

– Он приветствовал меня глазами. Говорю тебе, он узнал меня.

Другой сказал:

– Он сразу вспомнил меня и даже пытался улыбнуться.

Совсем молодой воин с горечью пролепетал:

– Он взглянул – и мне показалось, что мир рушится.

Пожилой отвечал ему:

– Нет, парень, мир не рухнет. Но одни лишь боги ведают, где мы проснемся завтра.

Наконец все они вышли, и я вернулся. Александр находился в том же положении, как я и оставил его, – все это время он лежал на подушках, подняв лицо, и ни один воин не прошел мимо без его приветственного взгляда. Теперь он казался мертвым, если б не тяжелое дыхание. Я подумал: «Они выпили последние силы, остатки его жизни, и ничего не оставили мне. Да пожрут их собаки!»

Приподняв его голову, я поправил подушки, чтобы Александру легче дышалось. Он вновь открыл глаза и улыбнулся. Чем бы это ему ни грозило, царь не стал бы просить у своего бога-хранителя ничего иного, кроме возможности проститься со своими соратниками. Как мог я негодовать? И я изгнал гнев.

Полководцы стояли в стороне, пока воины шли мимо. Птолемей вытирал глаза. Пердикка, помедлив, вновь шагнул к кровати:

– Александр! Когда боги примут тебя в свой круг, в какие дни нам следует приносить тебе жертвы?

Не думаю, что полководец ждал какого-то ответа, – просто хотел, если все еще мог быть услышан, сделать царю подарок, которого тот заслуживал. Александр слышал и вернулся к нам, словно всплыв с большой глубины. Улыбка все еще не покинула его уст, когда он шепнул:

– Во дни счастья.

Затем он прикрыл глаза и вернулся туда, где был прежде.

Весь тот день он не поднимал головы с высоких подушек, лежа меж позолоченных демонов с распростертыми крыльями. Весь день к его постели приходили великие мужи империи, а вечером привели отягощенную ребенком Роксану. Она кинулась на кровать, бия себя в грудь и терзая волосы, завывая так, словно бы царь уже умер. Я видел, как дрожали веки Александра. С Роксаной я заговорить не решился, ибо видел полный ненависти взгляд, который она метнула в меня у входа; тогда я шепнул Пердикке:

– Он все слышит. – И евнухи вывели ее из опочивальни.

Порой мне удавалось разбудить Александра и дать ему глоток воды; порой он, казалось, засыпал, чтобы более не проснуться, и мои попытки оставались тщетны. Но я все же чувствовал его присутствие, и, думаю, он чувствовал мое. Про себя я снова и снова повторял: «Нет, я не стану просить небеса о каком-либо знаке; пусть моя любовь не беспокоит царя, но, если богу угодно, пусть он знает о ней, ибо любовь для него – жизнь и он никогда не отталкивал ее».

Пала ночь, и слуги зажгли светильники. Птолемей стоял у кровати и смотрел вниз, вспоминая Александра, мне думается, ребенком в Македонии. Пришел Певкест; он сказал, что с несколькими друзьями собирается держать бдение в честь царя во храме Сераписа. Александр привез культ этого бога с собою, возвратившись из Египта; это один из ликов возродившегося Осириса. Певкест хотел спросить оракула, не исцелит ли Александра бог, если царя принесут в святилище.

Человеку свойственно надеяться даже в самую последнюю минуту. Когда колышущийся свет двигался по неподвижному лицу Александра, дразня меня тенями жизни, я ждал какого-то обещания от бога. Но если не разум, то тело мое все понимало, все знало, со всем смирилось. Смерть Александра отяготила меня, и я не мог поднять руку – слишком та была тяжела, словно вылепленная из сырой глины.

Ночь прошла в напряжении. Я давно не спал и порою пробуждался от дремоты, касаясь головой подушки Александра. Всякий раз я смотрел на него, пытаясь понять, жив ли он. Но царь продолжал спать, вдыхая воздух быстрыми неглубокими глотками, прерываемыми тяжкими вздохами. Светильники побледнели, когда рассветное небо показало нам очертания высоких окон. Дыхание Александра вдруг изменилось, и что-то шепнуло мне: «Он здесь, рядом с тобой».

Я придвинулся ближе и, сказав: «Я люблю тебя, Александр», поцеловал его. Мне все равно, думал я, чей голос он услышит. Пусть будет так, как он того хочет.

Волосы мои опустились ему на грудь. Александр открыл глаза; его рука шевельнулась, и коснулась пряди, и пробежалась по ней пальцами.

Он узнал меня. Я клянусь перед ликами богов. Это со мною он простился, уходя.

Остальные, видя его движение, поднялись на ноги – но он уже ушел, переступив порог в конце своего пути.

Певкест тихо вошел в двери; Птолемей и Пердикка отошли встретить его. Он сказал им: