Небесное Притяжение

Димка начал, остальные подхватили:

Пора-, пора-, порадуемся
На своем веку
Красавице и кубку, счастливому клинку.
Пока-, пока-, покачивая
Перьями на шляпах,
Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку».

На обед подали две резиновые котлеты и вполне сносное картофельное пюре. Предчувствия Губу не обманули. На десерт был кисель. Интересно, в него добавляют бром, чтоб боец мог спокойно спать, или нет? Я спрашивал у Губы, он ответил, что ничего не чует. Странно…а я чую…

После обеда — свободное время. Нам подарили два часа.

— Не забывайте, завтра будни, — напомнил Маркулис.

— Обязательно в котелок с кашей ложку дегтя сунет, — пробормотал Гнеденок.

— На то он и старший сержант, — Рыжков растянулся на кровати. Он был соседом Кирилла, через проход.

— Ты, что — адвокат?

— Я подал ротному рапорт, хочу чтоб меня отправили в сержантскую школу, — ответил Рыжков и вызывающе посмотрел в нашу сторону.

— Смотри, Рыжик, чтоб дальше не отправили, — хмыкнул я.

Вокруг скрипели кровати — половина роты ложилась спать, руководствуясь мудрой солдатской поговоркой: «солдат спит, а служба идет».

— Чую, спать ночью не придется, — Губа упал на койку и захрапел.

— Чувствительный ты наш, — рассмеялся Гнеденок, доставая из тумбочки листы и конверт. — Хочу проинформировать предков о состоянии дел на фронте. Тебе не дать листа?

Я запрыгнул на кровать. Димка уже лежал с закрытыми глазами.

— Нет, ты же знаешь, мне писать некому.

— Друзьям? Верной подруге?

— Некому, — повторил я рассерженно.

— У меня тоже родители не настоящие. Настоящие погибли во время аварии на красильном заводе, — после паузы сообщил Гнеденок.

Я свесился с кровати:

— Ты про взорвавшийся склад?

— Ага. Мой отец работал на транспортировщике, а мама кладовщицей.

— Так ты с красильного района? Это ведь рядом со станкостроительным.

— Никогда там не бывал, — Кирилл улыбнулся, мы без слов поняли друг друга и рассмеялись.

Город-Завод, или Черный, называйте как хотите, был поделен на районы враждующими молодежными группировками. Куда девать дурную энергию, когда прыщи покрывают не только лицо, но и сердце? Единственное, о чем не знал Кирилл: для тех, кто побывал в «обезьяннике» — «чужих» районов не существует.

— И с кем ты?

— Живу у старшего брата. Он мастер с лакокрасочного, — не без гордости добавил Кирилл.

— Мастер — это хорошо, — отозвался Димка. Я оглянулся — Хвалей не спал, задумчиво протирал платком очки.

Из угла, где стоит телевизор, послышалось змеиное шипение динамиков. Меломан Маркулис завел допотопный патефон. На этот раз поставил празднично-выходную пластинку.

…Мир наш, он тоже вдали…
Смотри — безбрежное море,
Несет по морю корабль.
Смотри — в безоблачном небе,
Плывет летучий фрегат…

— Мне нравится «Нау», интересно, где сержант откопал пластинку? — Хвалей водрузил очки на нос.

— Выходит не тебе одному нравится, или он устал от маршей.

Смотри — открытое море,
Исчез проклятый корабль,
А там, в предутреннем небе,
Проплыл свинцовый ковчег.
Стой! Стой! Обессилевший в ветре…

— А меня из «обезьянника» забрали, — напомнил Димка.

— Бывает.

— Знаешь куда? — Ответа не дождался.

— Попал в семью инженеров.

— Ого! — я присвистнул, в городе инженера считались привилегированным классом. Я посмотрел на Димку. Он вытянулся на кровати, закрыл глаза, очки покоились на курносом носе.

— Не думай, что мне повезло. Они выбирали по УИ.

— Это что такое?

— Уровень интеллекта. В приюте оказалось, что у меня самый высокий УИ.

— Поздравляю, — хмыкнул я.

— Эти люди посчитали, что вырастят из меня вундеркинда, поэтому и забрали. Одних берут по любви, других по расчету. А потом началось: приемный папа — программист, приемная мама — начальник отдела кибернетики экспериментального цеха. Решили отрыть мой глубоко скрытый талант. — Димка открыл глаза.

— У меня никогда не было свободного времени. Все детство и юность занимался тем, что искал свой гений. Ходил на уроки музыки, потом бежал в кружок робототехники, который вела приемная мама, после — курсы высшей математики. Выяснилось, что нового Моцарта из меня не получится, — Димка улыбнулся.

Из всех, кого я знаю, так улыбаться может только Хвалей. У него получается какая-то извинительная, грустная и трогательная улыбка, над которой широко раскрытые за стеклами очков голубые глаза.