Небесные очи

Аля умылась, оделась и вышла из дома. Оставаться одной в квартире было невыносимо. Надо было идти, что-то делать, двигаться, двигаться... И Аля пошла – куда глаза глядят.

Весь проспект был запружен людьми. Толпа двигалась в двух направлениях – на запад шли воинские части и отряды народного ополчения, в обратную сторону – беженцы.

К беженцам Аля привыкла – они появились в городе давно, с первых дней войны. Шли издалека, от границы.

Потом появились беженцы из пригородов – колпинцы, детскосельцы... Не по-городскому загорелые, не по-городскому одетые... Пыльные, грязные, злые. С сумками, тележками, плачущими детьми и мрачными старухами, которые едва передвигали от усталости ноги.

Сейчас же шли те, кто жил на окраине Ленинграда.

– Фашист проклятый! Будь ты проклят, проклят, проклят во веки веков...

– Мамаша, да тише вы, и так сердце не на месте... – донеслось до Али.

Лавируя среди людей, она упорно двигалась вперед. Уши невольно ловили обрывки фраз.

– ...они уже Шлиссельбург захватили, слышали?...

– Ничего, Ленинград выстоит!

– У меня два брата в ополчении.

– У меня муж.

– У меня тоже муж.

– У меня муж и сын. Я к Ксении[1] недавно ходила, записочку оставила... – это уже негромко, почти шепотом. – Помоги, написала, нам, святая! Чтобы муж и сыночек живы остались...

– Нельзя так! Чтобы двое сразу... Так не бывает, так не будет, – упрямо забубнил кто-то в ответ. – Больно жирно, мамаша.

– Ну пусть хоть сын... Хоть он один! – со страстным отчаянием воскликнул женский голос. – Сыночка мой, единственный!..

Очень много говорили о диверсантах.

– Их немец специально к нам засылает...

– Наших вербуют.

– Бывают же такие сволочи!

– Ага, еще как бывают... Для таких Родины нет. Они фашистам показывают, где у нас всякие важные объекты находятся.

– Да как, как показывают?!

– А очень просто. Ракеты пускают!

Аля наконец выбралась из толпы, свернув в тихую улочку. Долго шла между старинными, нависающими над головой домами.

В подворотне залаяла собака. Аля испугалась и снова свернула. Теперь она не знала, где находится, и шла наугад. Болели ноги, и было довольно жарко – «бабье лето» как-никак.

В пыльном маленьком сквере села на лавочку, спрятавшуюся под кустами боярышника. Было очень тихо – словно повымерли все.

А потом Аля услышала чьи-то шаги. Она повернула голову, и увидела молодого мужчину в сером костюме и теннисных туфлях.

Мужчина был коротко стрижен, бледен, и даже довольно симпатичен – невольно отметила Аля. Отметила, и тут же принялась мысленно ругать себя – за легкомысленность, за глупость, за несерьезность. В такое время думать о подобных пустяках!

– Девушка, который час, не знаете?

– У меня нет часов, – сурово ответила Аля и отвернулась.

К ней еще никто и никогда не обращался так – «девушка». «Может, я повзрослела уже? – испугалась и одновременно обрадовалась Аля. – Надо же – девушка...»

Про себя Аля знала, она – хорошенькая. Ей это определение казалось старорежимным – тем более что слово это в ее адрес произнесла однажды Анфиса Тимофеевна.

Эта самая Анфиса Тимофеевна вместе с бабушкой когда-то учились в Смольном. То есть тогда – в институте благородных девиц. Учили их всяким ненужным глупостям – как танцевать, как делать реверансы, и еще тому, что девушка обязана быть хорошенькой. Хорошенькая девушка. Противно и... приятно. У нее, у Али, была тонкая талия, строгое лицо, темно-зеленые глаза, косы каштанового цвета – не до пояса, но все же...

«Какая она хорошенькая?! – помнится, возмутилась тогда бабушка, услышав комплимент ее внучке. – Вот я – действительно была хорошенькой! Ко мне сам барон Вревский сватался, да маменька моя, дура, отказала ему!»

«Ляля, Ляля, тише! – замахала руками на бабушку Анфиса Тимофеевна. – Не дай бог услышит кто! Посадят же... Не те времена нынче, чтобы о баронах распространяться!»

– Девушка... вас как зовут? – негромко спросил мужчина.

Аля вздрогнула – оказывается, тот и не думал уходить.

– А вам зачем?

– Ну как... – пожал тот плечами. – Можно с вами рядом присесть? Ноги прямо гудят...

– Садитесь, коли надо, – ответила Аля. И, подумав, ехидно добавила: – У нас частной собственности нет!

Мужчина сел, потер колени.

– Весь день пороги обиваю. Не берут, и все!

– Куда не берут?

– На фронт, куда же еще...

– А-а... – неопределенно протянула Аля. Потом все-таки не выдержала: – А почему не берут?

– Легкие у меня не в порядке. А еще я медицинский закончил в этом году. Говорят – в госпитале работай!

– А вы на фронт хотите?

– Кто не хочет... Только трусы дома отсиживаются.

– Я в августе под Ленинградом окопы рыла, – с гордостью призналась Аля. – На «оборонке» была то есть... До сих пор на ладонях мозоли – вот, полюбуйтесь! Меня, кстати, Алей зовут.

– Ничего, Аля, заживут ваши мозоли! – улыбнулся мужчина. – Это я вам как медик говорю. Меня, кстати, зовут Артуром.

– А по отчеству?

– Ну, не такой уж я старик, чтобы ко мне по отчеству обращаться...