Небесные тихоходы

— Как оно поднимается и опускается, не падая? — вопрошали ангелы, столпившись перед престолом Всевышнего Рудры. — Какая сила поддерживает Его, хранителя и защитника небесного свода?.. И вообще мы желаем знать, — доносятся до нас ангельские голоса из древнейшей священной книги индусов, именуемой Веды, — в какой связи находится душа с телом? Как сотворился мир? Как душа сливается с божеством? Каковы размеры и объем всего мира, солнца, луны, звезд, земли, ну, и, наконец, каково их назначение?

В ответе своем Рудра без тени сомнения заявляет о жизни после смерти физического тела и бессмертии души. Знающие люди говорят, что подобного учения, как «единственно верного», на тот исторический момент не было ни у одного народа мира. Шел тысячный с небольшим год до нашей эры. Как раз в это время греки осаждали Трою. Однако старинные астрономические таблицы, составленные в отдаленные друг от друга эпохи, некоторые — задолго до нашей эры, найденные в различных уголках обширной Ост-Индии, в своих предсказаниях и вычислениях совпадают не только между собой, но и с точнейшими исчислениями знаменитых европейских астрономов.

По всем приметам эта цивилизация достигла больших высот в понимании всемирного порядка. Только сокровенная тайна Существования: начало и конец вещей — то, что пытались, как сквозь снежную завесу, узреть, познать и ухватить за хвост авторы Вед, — оставалась неразгаданной.

Жгучая интенсивность поиска и его отчаянная безрезультатность рождали в умах древней Индии недоверие. Снова и снова священные книги «Ригведа» и «Махабхарата» поднимают этот вопрос, да еще столь дерзким тоном, который не может не ввергнуть в трепет хоть сколько-нибудь богобоязненного читателя: «Кто знает, кто скажет, откуда возникло это творение? Боги явились позднее его. Так откуда оно?»

Древняя индийская цивилизация выдвинула красивое предположение — Мир возникает из огня и в огонь возвращается. Этот космический огонь они называли Агни — то, что было всегда, что одушевляет и богов, и людей, и Творение, что циркулирует всюду: в жилах живых существ, в недрах земли, в ветвях растений и особенно в лучах солнца.

Солнечный рассвет и закат — модель, суть и символ этой непростой загадки, которая требует особенно деликатного подхода, не линейного, а, скорее, квантового, ибо, как сказано в «Ригведе», колесница Солнечной Девы имеет три колеса — о двух из них ведают брахманы, «но третье, сокрытое, известно лишь глубоко вникающим».

Вот мы, я заметила, в нашей средней полосе как-то не придаем такого огромного значения солнцу. Хотя, было время, придавали, и не малое!

Индиец с Солнцем ощущает кровное родство. «О солнце, то, что сияет в тебе, сияет и во мне!..» — проникает в него с молоком матери, приправленное солнечным карри и куркумой.

Не упустить ни одного восхода в жизни — заблаговременно выйти из дому, подняться повыше в горы, выбраться из леса или хотя бы встать у бортика собственной веранды и замереть в предвкушении.

Если ты повидал в своей жизни слишком много восходов и уже не можешь подолгу стоять в ожидании рассвета — вынеси из комнаты стул или табуретку. Сядь, руками и подбородком обопрись на трость и тогда уж замри.

Я даже не говорю о таких отъявленных огнепоклонниках, как пришлые в Индию парсы, последователи Заратустры. В белых широких плащах и зеленых чалмах, эти обожатели солнца каждое утро в рассветных сумерках толпятся на площади Бомбея, ожидая восхода. При первом луче его одни радостно вскрикивают, другие благоговейно молчат и набожно складывают руки, третьи падают на колени и потирают песком лоб и нос. Вечером они снова являются на площадь, падают ниц и лежат распростертыми на земле, пока не исчезнет последняя тень вечерней зари.

Я говорю лишь о том, что пришлось увидеть своими глазами: как в это важное для нас с Лёней утро в Гималаях все население Алморы от мала до велика встретила я под открытым небом — с лицами, обращенными на восток.

Клянусь, мы так привыкли в тех краях наблюдать рассвет, что, вернувшись в Москву, я, никакой не жаворонок, а дремучая сова, полгода по инерции просыпалась в пять утра и стояла в ночной рубашке на кухне у холодного окна, с трепетом ожидая, когда первые лучи солнца коснутся спящего Орехово-Борисова.

— Вы что, действительно решили остаться? — с ужасом спросил Сатьякама. — До Дели далеко! — тревожно предупредил он, ввернув старинную поговорку, рассчитанную на многие случаи жизни индийца, в том числе: ой, сколько приключений вас будет ожидать в пути!!! — уже известную мне из Киплинга.