Небесные всадники

Он шагнул в воду, и каннель тотчас заиграл громче, и песня в море тоже зазвучала громче. Он медленно шел вперед, вода все поднималась, и музыка расходилась кругами над морем.

Дно уходило все глубже и глубже. Вот вода уже поднялась до каннеля, поднялась до струн, а потом и выше струн, но музыка звучала даже из-под воды, словно это был голос самого Мирового океана…

Так Курдис исчез из мира людей, так он опять нашел своих сестер и братьев, нашел свою мать — Великую Мать всего сущего.

Перевод Леона Тоома.

ДЕНЬ АНДРОГИНА {19}

Посвящается Эло Туглас

1

Итак: летнее утро, восход!

В садах — купы дерев вытянулись к зардевшим облакам. Розы склонились к земле, источая прохладный росяной аромат. В деревьях и розовых кустах щебетали пичужки.

Андрогин вздрогнул от трели жаворонка, который вился над павильоном. Птичье пение вливалось в раскрытые окна то с одной, то с другой стороны негромким зовом пробуждения.

Но глаз Андрогин не открыл. Пока еще он не пробудился-не родился, пока еще он только предощущение жизни вступительный аккорд бытия. Он слышал только щебет птиц да угадывал трепетание света на веках…

Сквозь сон пробилось удивление, что сегодня он проснулся в этой комнате, на этой кровати. Кто был он вчера, где был вчера? Забыл он. Что было прошлое? — Цветочная пыльца, подхваченная ветром.

И только трели жаворонка.

Забрезжила мысль: кем пробудиться сегодня? Юным стрелком в зеленой куртке, седовласым старцем или кочевником-цыганом с бубенцами? Пастушкой на изумрудном лугу, арапом в пальмовом лесу или солдатом в далекой пустыне?

Все доступно пока еще непробудившемуся-неродившемуся.

А может, не быть сегодня вовсе? Остаться в небытии, точно эмбрион в своем сладком сне? Пребывать в мире грез, рядом с которыми приземленны и обыденны обычные сны?

Забыться на день, на много дней, на сотни лет, и пробудиться в другой эпохе — возможно даже, на другой планете?

Пока ты не пробудился и не родился, ты можешь больше, чем когда бы то ни было!

Нить мысли ткалась и рвалась. Только свет плывет волнами. И только трели жаворонка.

Розовый свет трепетал на веках Андрогина, расходился овалами, кругами, сливался с птичьим пеньем. Воображаемые свет и звук пробудили сознание.

Вместе с запахом роз ворвался запах сырой земли. Из воображаемой земли поднялась ветка, выпустила листья, выгнала бутон, тот раскрылся. Закружила над цветком пчела, опустилась, погрузилась в чашечку. Сладка была мысль о земле!

И вмиг навалился глубокий сон, черный и глухой, как непроглядная ночь. А потом Андрогин вдруг проснулся и открыл глаза. Уже в новом мире, где забылось все прежнее.

Посреди спальни абрикосового цвета алтарем высилась кровать. Как раскрытые крылья бабочки, обступили ее изломы ширм. Меж ними лежала маленькая принцесса со смеющимися глазами и смотрела в потолок.

Потом взгляд ее обратился к окнам. За ними ветерок морщил зеркало прудов. Светло-желтые, розовые, зеленоватые волны плескались на шелке портьер.

И в такт переливам замигали глаза-незабудки принцессы. В груде подушек заулыбались ее розовые ушки. Где-то в море одеял заливались смехом пальчики ног.

Потом из-под покрывала явились вдруг тоненькие пальцы. Поднялись руки, и взапуски с солнечными бликами побежали по стене угловатые зайцы, угловатые жирафы, угловатые кенгуру. Весь этот зоосад бегал и прыгал, а принцесса смеялась до изнеможения.

Потому что ей было всего десять лет.

Ее пробуждение было подобно первой странице в книжке с картинками. Впереди ждал день, полный чудесных забав. И до вечера ей хотелось просмотреть тысячи картинок.

Но вдруг эта игра ей надоела. Она глубоко вздохнула, улыбка еще блуждала по ее лицу. Закрыла глаза и трижды хлопнула в ладоши.

В тот же миг дверь отворилась, и на пороге появилась мадам Пимпа, вся в малиновом. Ее седые волосы были уложены в тысячу завитков, а лицо растянуто в сто улыбчатых складочек.

За Пимпой следовала Сильвия с золоченым горшком. Она присела в реверансе, высоко подняв руки. Солнечный луч, пробившись между портьер, сверкнул на краю сосуда.

За Сильвией стояла Дорина, на крошечном подносе — китайская чашечка с дымящимся шоколадом и микроскопические бисквиты, проложенные гвоздиками.

Мадам Пимпа, Сильвия и Дорина ступили на середину комнаты. Однако принцесса притворилась, что спит, подложив руку под щеку.

— Принцесса, принцесса! — любовно протрубила Пимпа и подошла к кровати. — Принцесса!

Губы и уголки глаз Андрогина дрогнули. И не было больше сил удерживаться, смех колокольчиком рассыпался по комнате. Она рывком села и хлопнула в ладоши. Пимпа тоже засмеялась, заколыхался ее многослойный подбородок, задрожали черные волоски на нем.

С притворным недовольством подхватила она на руки барахтающегося Андрогина. Легкого, точно пушинка. Ночная рубашка протянулась до земли, будто хвост белоснежного лебедя.

Пимпа приподняла рубашку и обнажила розовый задик принцессы. Потом усадила дитя на горшок.