Небесные всадники

Да, я без особенных усилий нашел на склоне горы ту же самую виллу Джиардинетто, и нашел ее почти не разрушенной. У меня дрожали колени, когда я поднялся на второй этаж и открыл дверь в комнату, окна которой, заросшие буйным плющом, почти не пропускали света. Меня обдало жаром, в душе что-то зазвенело. Да, тогда я был моложе более чем вдвое, тогда я был в расцвете сил, в самом счастливом своем возрасте, совпавшем к тому же с наиболее спокойным периодом всей моей жизни. Месяц, проведенный в этих самых розовых стенах… Я даже нашел на подоконнике изображение сердца, которое нацарапал заколкой для волос, уже тогда посмеиваясь над своей сентиментальностью. Но это нас растрогало. Прошло больше тридцати лет — где же теперь она? И где все те, кто жил в то время? Мне известно лишь то, что сам я тут, но радоваться этому нечего.

Под впечатлением воспоминаний меня охватило на миг желание пробыть здесь подольше. Но я сразу же вспомнил об оставленных дома нужных вещах, которые было бы невозможно раздобыть в этих местах. А кроме того, я обнаружил, что тут нелегко добывать воду. И все же я провел в Джиардинетто три дня, прежде чем пуститься в обратную дорогу. На этот раз она заняла гораздо меньше времени, потому что я не обнаруживал по пути ничего нового, да и меня уже тянуло домой.

И вот я наконец дома, словно после поездки за границу. Быть у себя и отдыхать! Похоже, что этим же чувством наслаждается и Данет у своих яслей, для Евлалии же смысл этого путешествия так и остался непонятным. Из-за усталости она дает меньше молока.

Ах да, еще одно! Дважды мне казалось, будто вдали за проливом я вижу вздымающийся над Капри дымок. А ведь там нет никаких вулканов (хотя, впрочем, кто его теперь знает!). Уж не живет ли там какой-нибудь отшельник вроде меня? Однако я мог и ошибиться.

8

Я надеялся, что поход в Сорренто ободрит меня, одинокого, и встряхнет. Но результат оказался даже чрезмерным: я стал нервным и неприкаянным. Хочется выбраться из своей скорлупы, а ведь идти-то некуда. Моя недавняя попытка напомнила мне со всей силой о контрасте между прошедшим и настоящим. И еще резче обнажила ужас положения.

Слишком много я увидел новых развалин! К здешним я привык и даже не мог себе представить этот город иным. Но в душе все еще жила иллюзия, что где-то все по-другому, хоть я и знал, что это не так. А теперь вдруг весь мир предстал мне в сплошных развалинах. Они всюду, куда ни ступишь!

В подобном настроении начинаешь верить в легенду об Атлантиде. Если в наши дни все казалось уничтоженным, то почему это не могло случиться и прежде, и даже не один раз? Очередная цивилизация достигала своего наивысшего уровня, а затем вдруг рушилась. И современникам это казалось концом света; так, например, семья Плиниев{35} приняла за гибель мира одно-единственное извержение Везувия.

Вообразим себе неуклонное развитие человеческой культуры… Но ведь этому противоречат перспективы самого земного шара. Мы знаем, что его двойники во вселенной, став пригодными для жизни, достигают своего расцвета, а потом умирают, чтобы затем через неизмеримое число лет, может быть, снова вспыхнуть и стать обитаемыми. В мировом пространстве имеется достаточно таких Атлантид — так почему же будущее нашего тесного обиталища представляется нам иным? И значит, наши сизифовы усилия при всех условиях напрасны. Мы лишь не видим и не понимаем этого в своей муравьиной близорукости. Если хотите знать, что такое «вечные ценности», «вечная слава» и «вечная память», спросите об этом у мертвых планет!

Разрушение, по-видимому, оставляет даже более устойчивые результаты, чем жизненная деятельность. Развалинам свойственна какая-то более непреходящая завершенность, чем строениям, пригодным для использования. Разве в каком-нибудь доме проживешь две-три тысячи лет? А сколь многие из древних руин сохраняли в течение такого долгого срока свою неповторимую историческую ценность, непрерывно выполняли свою роль! Так и в бесконечности: там вращаются в основном либо обломки былой жизни, либо пункты для ее зарождения в далеком будущем, а самой жизни — ничтожно мало.

Ох, я просто пытаюсь рассеяться с помощью подобных парадоксов. По сути же, они не имеют ни малейшего отношения к моей подлинной жизни. Что уж говорить о вечности, если думаешь лишь о сегодняшнем и завтрашнем дне! Все мои судорожные усилия направлены только на повседневные заботы.

Всюду гнездятся птицы, а по Вилла Национале разгуливают какие-то тощие твари. Приходится защищать свои поля от кишащих вокруг пернатых и четвероногих. Сжав зубы, я гоняюсь за ними с дубиной в руках между обкорнанными пальмами и разбитыми памятниками. И если мне удается кого-нибудь прихлопнуть, то я ликую, как дикарь. Вот тебе и грезы о вечности!

Погода тоже не способствует успокоению нервов. Часто разражается гроза, да и сейчас гремит так, что уши закладывает. Между развалин струятся мутные потоки. Тут столько пыли, пепла и обгоревшего хлама, что даже потоп не смог бы их смыть. Средиземное море и то от них мутнеет!

9