Небесные жители

Холодный ветер обдувает лицо Крошки-Крестика, и она чуть поворачивает голову и глубоко дышит. Руки ее сложены на животе под покрывалом, она сидит неподвижно, ровно под прямым углом к сухой земле. Кто же придет теперь? Солнце стоит высоко в синем небе, оставляя тени на лице девочки, под носом, под бровями.

Крошка-Крестик думает о солдате, который, наверное, уже идет сюда. Идет узкой тропой, что взбирается по откосу к покинутой деревне. Крошка-Крестик вслушивается, но еще не слышит его шагов. Да и собаки не лают. Они спят в уголке у старых стен, уткнув носы в пыль.

Ветер свистит и завывает среди камней над иссохшей землей. Это бегут быстроногие зверьки с длинными телами, длинноносые зверьки с маленькими ушками. Они вылезают из нор на другом конце долины и бегут быстро-быстро, перепрыгивая через реки, овраги и расщелины. Время от времени они останавливаются, тяжело дыша, и свет играет на их золотистой шерстке. И снова бегут-скачут они в небе, гонятся неведомо за кем, проносятся мимо Крошки-Крестика, задевают ее волосы и одежку, и хвосты их со свистом рассекают воздух. Крошка-Крестик протягивает руки, пытается удержать их, поймать хоть одного за хвост.

— Постойте! Постойте! Слишком быстро! Постойте!

Но зверьки ее не слушают. Они резвятся, скачут вокруг нее, проскальзывают между рук, щекочут своим дыханием лицо. Они смеются над ней. Ей бы поймать хоть одного, только одного, уж она бы его не выпустила. Крошка-Крестик знает, что бы тогда сделала. Оседлала бы его, как лошадь, крепко-крепко обняла бы руками за шею, и — оп-ля! одним прыжком он унес бы ее прямо в небо. И она летела бы, бежала бы с ним так быстро, что только ее и видели. Над долинами и горами, над городами, до самого моря летела бы она в небесной синеве. Или скользила бы над самой землей, среди ветвей и травы, с легким-легким шорохом, похожим на журчание воды. Вот было бы хорошо.

Но Крошке-Крестику ни разу не удалось изловить такого зверька. Они струятся между ее пальцами, вьются в одежде и волосах. А иногда бывают медлительными и холодными, точно змеи.

Никого нет на вершине крутого утеса. Мальчишки из деревни больше сюда не забираются, только иногда приходят ловить ужей. Однажды они пришли, а Крошка-Крестик их и не слышала. Один сказал: "Мы принесли тебе подарок". "Какой?" — спросила Крошка-Крестик. "Подставь руки, узнаешь", — сказал он. Крошка-Крестик подставила руки, и мальчишка положил ей в ладони живого ужа. Она испугалась, но не закричала. Только передернулась вся с головы до пят. Мальчишки смеялись, а Крошка-Крестик, ничего не сказав, просто выпустила ужа на землю и спрятала руки под покрывало.

Теперь она подружилась со всеми, кто бесшумно ползает по иссохшей земле: длинными и холодными, как вода, змеями, медяницами, ящерками. Крошка-Крестик и с ними научилась разговаривать. Она зовет их тихим свистом сквозь зубы, и они приходят к ней. Она их не слышит, но знает, что они приближаются, ползут от расщелины к расщелине, от камня к камню, поднимают головки, прислушиваясь к тихому свисту, и трепещут горлышками.

Змейки,
змейки, —

поет Крошка-Крестик. Не все из них змеи, конечно, но так она их зовет.

Змейки,
змейки,
унесите меня с собой в небо,
унесите меня с собой в небо.

Они приходят, конечно, приходят, забираются к ней на колени, и ей нравится чувствовать их невеликую тяжесть. А потом они вдруг убегают, потому что пугаются, когда свистит ветер и трескается земля.

Крошка-Крестик слышит шаги солдата. Он приходит каждый день в один и тот же час, когда солнце светит прямо в лицо, а сухая земля теплеет под ладошками. Крошка-Крестик не всегда его слышит, потому что его каучуковые подошвы ступают бесшумно. Он садится на камень рядом с ней, долго смотрит на нее и молчит. Крошка-Крестик чувствует его взгляд и спрашивает:

— Кто здесь?

Этот человек не отсюда, он плохо говорит на языке здешних мест, как те, кто живет в больших городах у моря. Когда Крошка-Крестик спросила его, кто он, он ответил: «Солдат», и рассказал про войну в далекой стране, на которой он воевал давным-давно. И, может быть, теперь он уже перестал быть солдатом.

Он всегда приносит ей полевые цветы, которые сорвал по дороге у тропы, что взбирается по крутому откосу. Это чахлые цветочки на длинных стеблях, с редкими лепестками, и пахнет от них, как от барашков. Но Крошка-Крестик любит эти цветочки и сжимает их в руках.

Что ты делаешь? — спрашивает солдат.

Смотрю на небо, — отвечает Крошка-Крестик. — Оно сегодня синее-синее, правда?

Да, — говорит солдат.

Крошка-Крестик всегда отвечает ему так, потому что не может забыть тот свой вопрос. Она чуть приподнимает лицо и медленно проводит ладошками по лбу, по щекам, по векам.

Мне кажется, я знаю, что это такое, — говорит она.

— Что?

— Синева. Она греет мое лицо.

— Это солнце, — говорит солдат.

Он закуривает английскую сигарету и не спеша затягивается, глядя куда-то перед собой. Запах табачного дыма окутывает Крошку-Крестика, и у нее немного кружится голова.

— Скажите мне… Расскажите мне.