Небесные жители

Устав разговаривать, солдат закуривает новую английскую сигарету и затягивается. Крошке-Крестику нравится запах табачного дыма. Почти докурив, солдат дает непогашенную сигарету Крошке-Крестику, чтобы она сделала пару затяжек. Крошка-Крестик глубоко вдыхает дым. Когда солнце сильно печет, а небесная синева жжется, дым сигареты мягко обволакивает ее, защищая, и в голове свистит, словно она падает с обрыва вниз.

Докурив сигарету, Крошка-Крестик бросает ее в пустоту перед собой.

— А вы умеете летать? — спрашивает она.

Солдат опять смеется:

— Как это — летать?

— В небе, как птицы.

— Скажешь тоже, этого никто не умеет.

И вдруг он слышит гул самолета, который летит в стратосфере, так высоко, что видны лишь серебристая точка да длинный белый след, пересекающий небо. Чуть отставая, раскатывается гул турбореактивных двигателей над равниной, над горными речками, точно далекий гром.

— Это "стратофортресс", — говорит солдат, — он высоко.

— Куда он летит?

— Не знаю.

Крошка-Крестик поднимает лицо к небу, следя за медленным движением самолета. Ее лицо помрачнело, и губы сжаты, словно ей страшно или больно.

— Он как ястреб, — говорит она. — Когда в небе появляется ястреб, я чувствую его тень, холодную-прехолодную, и она медленно-медленно кружит, потому что ястреб высматривает добычу.

— Значит, ты как курица. Куры ведь разбегаются, когда над ними кружит ястреб!

Солдат шутит, а между тем он тоже чувствует, как от гула двигателей чаще бьется его сердце.

Он видит, как летит «стратофортресс» над морем, летит в Корею много долгих часов; волны на море похожи на морщины; небо такое чистое — темно-синее в зените, бирюзовое на горизонте, — словно никогда не погаснет закатный свет. В отсеках самолета-гиганта уложены бомбы, ровными рядами уложены тонны смерти.

Самолет медленно удаляется в сторону пустыни, и ветер развеивает белый след. Наступает тяжелое, почти мучительное молчание, и солдату приходится сделать усилие, чтобы подняться с камня, на котором он сидел. Некоторое время он стоит, глядя на девочку, сидящую под прямым углом к иссохшей земле.

— Я ухожу, — говорит он.

— Приходите завтра, — просит Крошка-Крестик.

Солдат хочет сказать, что он не придет ни завтра, ни потом, — может быть, не придет никогда, потому что он тоже должен лететь в Корею. Но не решается и только повторяет еще раз, как-то неуклюже:

— Я ухожу.

Крошка-Крестик слушает его шаги, удаляющиеся по пыльной дороге. Снова налетает ветер. Теперь он холодный, и она вздрагивает под шерстяным покрывалом. Солнце стоит низко, его лучи почти горизонтальны, и тепло дотягивается до нее между порывами ветра, точно согревая дыханием.

Наступает час, когда синева истончается, рассасывается. Крошка-Крестик чувствует это своими потрескавшимися губами, веками, кончиками пальцев. Даже земля уже не такая твердая, как будто свет взрыхлил ее.

Снова Крошка-Крестик зовет своих подружек пчел, и ящериц, и охмелевших от солнца саламандр, и жучков, и букашек, и муравьев, что ползают стройными колоннами. Она зовет их всех, напевая песенку, которой научил ее старый Бахти:

Созданья, созданья,
живые созданья,
унесите меня с собой в небо,
унесите меня с собой в небо,
живые созданья.

Она вытягивает вперед руки, силясь удержать воздух и свет. Она не хочет уходить. Вот бы все осталось, не исчезало, не пряталось бы в свои норки и тайнички.

Это час, когда свет жжется и делает больно, злой свет, брызжущий из глубины синевы. Крошка-Крестик сидит не шевелится, и в ней растет страх. Вместо солнца в небе появилась звезда, синее-синее светило, оно смотрит, и взгляд его упирается прямо в лоб Крошки-Крестика. На нем маска из перьев и чешуи; оно идет, пританцовывая, топая ногами по земле; оно летит как самолет, как ястреб, и тень его точно плащом накрывает долину.

Это он, Сакуасохо, так его зовут. Он один, и он идет к покинутой деревне по дороге из небесной синевы. Его единственный глаз глядит на Крошку-Крестика, и этот жуткий взгляд жжет и леденит одновременно.

Крошка-Крестик хорошо его знает. Это он ужалил ее как шершень давеча с бескрайнего пустого неба. Каждый день в один и тот же час, когда солнце клонится к закату, а ящерицы прячутся под камни, когда мухи тяжелеют и садятся куда придется, — в этот час появляется он.

Похожий на воина-великана, стоит он по ту сторону неба и глядит на деревню своим жутким взглядом, который жжет и леденит. Он глядит в глаза Крошки-Крестика, как не глядел никто и никогда.

Крошка-Крестик чувствует ясный свет — чистый синий свет, который проникает в нее до самого сердца и пьянит, словно родниковая вода. Свет, ласковый, как южный ветер, что приносит запахи трав и диких цветов.

И вот сегодня впервые светило не стоит неподвижно в небе. Оно медленно приближается, парит, летит, словно плывет по быстрой реке. Его синий взгляд устремлен в глаза Крошки-Крестика, он светится таким ярким светом, что она закрывает лицо обеими руками.

Часто-часто бьется сердце Крошки-Крестика. Никогда она не видела ничего прекраснее.