Обжигать себя оказалось намного страшнее. Палить по другим огненной, солнечной энергией она уже привыкла, пусть по-прежнему была недовольна этим положением, но причинять такую же боль себе… Эванжелина делала это впервые. Она всегда убеждала себя в том, что, нанося ожоги другим магам на арене, спасала их от смерти, а нанеся ожог себе, поняла, что, вероятно, смерть была бы лучшим исходом. Слезы покатились сами по себе, Эванжелина даже не поняла, как это произошло. Она просто плакала и сжимала руку Эверлинга. Как ее противники справлялись с ранами, которые она наносила им? Как оставались благосклонны к ней и почему некоторые подходили после со словами благодарности? Неужели такая боль для них была лучше смерти? Эванжелина вытерла слезы, не найдя в себе ответ ни на один из вопросов.
Селестина обработала всем раны и поочередно успокоила каждого, даже если успокоения не требовалось. Она наложила им повязки, а после поцеловала в макушки, будто была их бабушкой, тетушкой или няней, приглядывающей за сворой нерадивых детей.
– Линг, – тихо позвала Эванжелина.
Он повернулся к ней.
– Ты правда считаешь, что Александра нужно убить?
Она не ожидала от себя этого вопроса. Никто не ожидал.
Эверлинг не очень хотел ей отвечать. Колющее чувство никуда не ушло, пусть ее огонь заставил отвлечься и переключить сознание на другую, более реальную боль.
– Он может навредить нам в любой момент, – уклончиво ответил Эверлинг.
Она все еще, вопреки всему, была против убийств, но не могла отрицать жестокую правду. И пусть Эверлинг не ответил прямо, а Эванжелина не настаивала, пытаться переубедить она тоже не стала.
Джейлей и Джодера тихо и лениво перешептывались, не желая вставать с дивана. Пронзающая боль растекалась по всему телу, концентрируясь в одном единственном месте. Они не были готовы к такому, но упорно старались сделать все, чтобы стало легче. Очень хотелось спать.
Силы куда-то идти разом пропали у всех.
– Идите отоспитесь, отдохните. Останетесь пока у меня, – проговорила Селестина, убирая все медикаменты и бинты обратно в коробку. – Минимум на четыре дня. А лучше на всю неделю. Я буду менять вам повязки и обрабаты…
– У нас нет времени! – грубо перебил ее Эверлинг.
– Если уйдете сейчас, у вас не только времени не будет, но еще и здоровья. Я сказала, остаетесь у меня. Минимум четыре дня. Это не обсуждается, – уперев руки в бока, строго ответила она.
Никто, кроме Эверлинга, ей возражать не стал.
– Они могут нас найти, – наконец общую мысль выразила Эванжелина.
Селестина задумалась, убрала аптечку на место и вернулась в гостиную.
– Партум – большой город, а это один из районов, где живут самые обеспеченные люди всей Форты. Думаю, пять-шесть дней у вас есть точно. Король Иоганн не пришлет сюда армию так сразу, слишком ценит высшее общество и считает его неприкосновенным, – спокойно говорила Селестина. – Так что сейчас вы все расходитесь по спальням и ложитесь. Немедленно! С Александром я все улажу.
Селестина выглядела доброй старушкой с бурной молодостью и не менее интересной старостью, при этом внутри у нее был железный стержень. Эверлинг был с ней не согласен, но не мог не признать, что сил у него не осталось. Он никогда не жаловался на собственную слабость, считал себя сильным. И был сильным – сильнее многих. А потому накатившая усталость и пульсирующая боль сбивали с толку. Ему наносили множество ранений разной степени тяжести, но каждый раз он вставал и продолжал.
Может быть, потому что ему не давали возможности расслабиться, может быть, потому что отдых ему не полагался, но сейчас он молча направился к дивану. В комнату Николаса Рейнольдса он ни разу не зашел.
– Иди в спальню, – приказала Селестина. – Там будет удобнее.
Джейлей и Джодера тихо прошмыгнули в дверной проход и разошлись по комнатам. Герсий вышел следом, но через полминуты вернулся. Он оперся рукой о дверной косяк и обратился к Эверлингу:
– Я попросил Джея перебраться в спальню Николаса. Идем.
И Герсий снова удалился, не дожидаясь ответа. Селестина довольно улыбнулась, будто бы выиграла спор.
– Линг, нам правда нужно отдохнуть, – мягко произнесла Эванжелина, вытирая слезы. – Иди к Геру.
Эверлинг не сопротивлялся, только поморщился и хотел прикоснуться к месту ожога, но вовремя себя остановил. Они с Эванжелиной вышли одновременно. Она зашла в их с Джодерой спальню и сразу же улеглась на кровать, всхлипнула от боли и закрыла глаза. Она вся вспотела и ей становилось то ли жарко, то ли холодно.
Рядом лежала Джодера и вся дрожала. Эванжелина заметила, как она вытирает рукой лицо. Сначала подумала, что Джодера плачет, потом – что вытирает пот, но так и не узнала точно: усталость и сон брали свое.
У Эверлинга дергались пальцы, поэтому он сильно сжимал кулаки: лишь бы не чувствовать дрожь. Она была доказательством его слабости, и это приводило в бешенство. Он постучался в дверь и вошел, не дожидаясь ответа.