– А что за мужик?
– Чиновник один из мэрии, – усмехнулся фотограф.
– О-о, Женя, – протянула Надежда. – Да у тебя рискованная работа!
– Эту тоже предлагал в газету «Экспресс», – доложил тот. – Но не взяли. Сказали: был бы мэр – тогда да. А мелкий чиновник из Приморска в масштабах страны – не фигура. – Он досадливо закончил: – А мэр наш, сволочь, осторожный. Сколько ни охочусь за ним – ни разу еще не попался.
– Неужели ты не боишься с ними связываться?
– Боюсь, – честно признался он. И жарко добавил: – Но еще больше боюсь, что на всю жизнь мне придется остаться, – в голосе зазвучали нотки презрения, –
– Знаю, – кивнула Надя. И (не зря же в библиотеке работает!) блеснула: – Только убитый был действительно преступником. А генерал, который стрелял, просто выполнял приказ. Но у него, когда фотографию опубликовали, вся жизнь под откос пошла.
– А, неважно, – отмахнулся Женя. – Главное, что Эдди Адамс одним снимком себе карьеру сделал.
– И что же можно снять сейчас – чтоб одним махом сделать карьеру? – задумчиво произнесла Надя.
– Бог весть, – вздохнул фотограф. – Но военный корреспондент Роберт Капа знаешь как говорил? «Если ваши фотографии плохи, это означает, что вы находились недостаточно близко к месту событий».
Он захлопнул папку. В лице его Надя увидела разочарование. Досаду. Усталость.
Девушка мягко произнесла:
– Ты всего добьешься. Обязательно. Когда цель есть – это уже полдела. А я вот ни к чему не стремлюсь. Просто живу, плыву по течению – и все.
Отставила пустую чашку. Спросила:
– Поедем?
– Ты хочешь домой? – Он ожег ее взглядом.
– Да.
– Конечно, Надя, – покорно кивнул Евгений.
И, пока вез ее обратно, больше не проронил ни слова.
И даже толком не пристал, паразит.
Ларионов. Звезда, профессор, научное, блин, светило!
Имей он возможность убить его – не колебался бы ни секунды. О, с каким наслаждением всадил бы в дряблое тело сталь ножа, взорвал впалую грудь пулей. Но пока он лишь мечтать мог.
…Эдик, как всегда по утрам, обходил свои владения и просто кипел. Зачем они вообще держат эту номинальную фигуру? Знатока морей, планктона и прочих бесполезных вещей?
Любой нормальный директор на его месте московского проныру выгнал бы взашей. А Вадим Андреевич перед журналистом разливаться начал. «Мы – прозрачная организация, пожалуйста, ходите, смотрите!»
Да что бы он понимал, беспомощное кабинетное существо!
Институт моря – всего за три года (по меркам вечности – секунда) – был восстановлен из руин. Превращен из жалкой конторы в преуспевающую структуру. Получает реальную – и очень серьезную – прибыль. А любому здравомыслящему человеку понятно: честный бизнес – только в фильмах, снятых по заказу налоговой полиции. Особенно в России.
И старый индюк имеет наглость заявлять: им скрывать нечего!
И кому заявляет – столичному журналисту! Приходи, мол, дружок, куда угодно: в любую лабораторию, на какую желаешь кафедру. В ресторан, бар, санаторные корпуса.
Разумеется, московский писака просиял. Приглашением воспользуется, явится. И, конечно, без труда докопается… ох, даже страшно подумать, насколько быстро. И до мелочей – вроде «мертвых душ» в аспирантуре и серых зарплат. И до лекарств, что используют санаторные врачи, – чрезвычайно эффективных, но, увы, не сертифицированных. А их ночной клуб, куда едут со всего края? Ради музыки, хорошей кухни, модных диджеев. Но еще в большей степени – ради качественной «травки», которой приторговывают швейцары.
Его величество директор просто никогда не забивал себе голову секретами их общего преуспевания. Дожил до седин, нахватался дипломов и регалий, но невдомек ему: Институт моря – далеко не открытая, не кристально честная структура. Больших денег одним успешным менеджментом, увы, не заработаешь. Эдик – спасибо Хозяину (реальному здесь Хозяину) – эту науку прекрасно усвоил.
Молодой человек вышел на пляж.
Море серебрилось миллионами искр, мимо пробежали двое мальчишек-курортников. Будто случайно, опрокинули ему на ноги детское ведрышко с водой, расхохотались, умчались дальше.
Эдик натянуто улыбнулся – хотя все внутри кипело. Случалось с ним иногда, когда накатывало волной, бесило все. Настолько, что контролировать себя не мог. (От Хозяина эту свою слабость он тщательно скрывал.)
А как быть со смертью Лиды Корсаковой? Что, если проклятого журналиста не убедили отказ в возбуждении уголовного дела, показания свидетелей и их с Ларионовым заверения? Что, если он, раз получил зеленый свет, с удвоенным пылом продолжит расследовать гибель девчонки?
С ее смертью все элегантно, конечно. Подстраховались они со всех сторон. Недовольных нет. Но слабое звено – единственное – имеется. И стоит столичному деятелю поднажать, расколется человек. Всех сдаст.