Небесный остров

Виолетта Ларионова бережно сняла с шеи ослепительно сверкающее ожерелье. Траур, чтоб его! Только втайне от всех можно брюликами любоваться. А на людях – покрывать голову кружевным черным платком, опускать глаза долу и напускать на себя скромный и скорбный вид. Спасибо хоть девятнадцатый век давно миновал – а то бы пришлось по правилам хорошего тона еще лет десять от мужиков шарахаться.

Ну, ничего. Немножко потерпеть и в наше время можно. К тому же ей никто не мешает отпускать пораньше прислугу и, вместо печального уединения и скорбных мыслей, заниматься тем, что ей нравится. Валяться с бокалом шампанского в ванне с пеной. Создавать с помощью новой коллекции теней себе очередной образ. Часами висеть на форумах (Виолетта себе и ник придумала соответствующий – Весёлая Вдова). Примерять бриллианты, наконец, вон, полная шкатулка у нее, муж, царствие ему небесное, на дорогие цацки не скупился.

И пусть брат каждый раз, когда видел на ней новое украшение, ее подкалывал: «Мелко плаваешь, сестричка! Лучше б «Ламборджини» себе выпросила. Или хоть студию в Монте-Карло» – сама Виолетта считала: все эти камушки-колечки-сережки тоже пригодятся. Если носить их умеючи, всегда будешь выглядеть дамой из высшего общества. А наступит, не дай бог, черный день – и продать можно. Быстро и незаметно. А попробуй, если припрет, в один день получить деньги за «Ламборджини»!

Брат Эдик всегда считал ее дурочкой, мотыльком, куколкой. Его послушать – так она все в своей жизни неправильно делала. Не там училась, не тех любила. Стремилась к примитивному, мещанскому счастью.

«Где твой полет, Виолка? – пенял ей Эдичка. – Где великие цели?»

Если б имел над ней полную власть – обязательно запихнул бы в институт, отправил в Москву (а то и в Лондон), мучил бы иностранными языками, гольфом каким-нибудь или лошадьми – что там еще положено, чтоб войти в высшее общество?

Только ей на все выси заоблачные всегда плевать было. Иметь бы крышу над головой и деньги. И еще чтобы делать можно что хочется.

В итоге она своего и добилась. Дом есть, машины – две, цацек – шкатулка. Да еще и, красота, от мужа-старика освободилась! Вадим, конечно, неплохим мужиком был. Боготворил ее, баловал. Но слишком уж противно было, изображая страсть, целовать его морщинистые, с неприятным запахом руки. Да и скандалы его ревнивые ее достали. Чего хотел-то? Будто сразу догадаться не мог, что женушка на сорок лет моложе от него погуливать будет.

Сдох – и хорошо. А вот братишку жаль. Хотя Эдик сам, конечно, виноват.

Виолетта, когда узнала, что за лаборатория у брата на территории института была, за голову схватилась. Всегда, конечно, знала, что Эдик безбашенный, но не до такой же степени!

Кем он себя воображал, интересно? Изобретателем, который колдует в гордом одиночестве над эликсиром бессмертия? Или профессором Кентом, оживляющим голову профессора Доуэля?!

Ловко, конечно, придумано. Хитро. Но будь на месте Эдика сама Виола – никогда бы не бралась за наркотики. Мало, что ли, другого, куда более безопасного бизнеса?! Да если в твоих руках десять гектаров государственной земли, да еще на берегу Черного моря, сколько всего можно наворотить! В тех же лабораториях, допустим, водку делать. Или, раз на изобретательство тянет, прорубить скважину и продавать из нее воду по цене французской минералки. Коттеджи с девочками для забавы власть имущих поставить. Да хоть казино подпольное – и то риска меньше.

Но посоветоваться с ней хитроумный братец, конечно, не догадался. И сейчас (если существует загробная жизнь), наверно, он зубами скрежещет. Что он, образованный, умный и уникальный, обратился в тлен, а она, пустышка и глупышка, примеряет бриллианты. Жаль тебя, Эдик, конечно, но кто виноват? Законы бытия таковы. Гении погибают в расцвете таланта, а миром правит посредственность.

А главный закон преуспевания: чем проще, тем лучше.

Виола с удовольствием улыбнулась своему отражению. Пусть она не очень умна. Но – красива. И богата. Чего еще в жизни желать?

* * *

В официальную на лестничной клетке курилку Дима ходить остерегался – бегал в секретное место. В больничный двор, в закуток к моргу.

Но Надюха – следовательша! – и там его нашла.

Без жалости вырвала сигарету, растоптала, завела бесконечную шарманку:

– Ты совсем тупой, да?! Сказали же: нельзя! Легкое пробито, должно зажить сначала!

– Да ладно тебе, я уже давно поправился.

Но она неумолима:

– Из больницы выйдешь – тогда кури сколько влезет.

Ох, поскорее бы! А то лето в разгаре, и море, и – наконец! – ни опасностей, ни даже работы. Но выписать обещали не раньше чем через неделю. У верной Надюхи отпуск давно уже кончился, Дима гнал ее в Москву – не поехала. Позвонила на работу, взяла за свой счет. Потчует его домашними супчиками (варит на кухне плохонькой съемной квартирки).

Настоящая боевая подруга.

А Савельев – боевой друг.