Небесный полководец

КНИГА ВТОРАЯ в которой рассказывается о неожиданных поворотах событий, разжаловании и нескольких несчастьях

Глава I ПРОБЛЕМА ТРУДОУСТРОЙСТВА

Не буду утаивать, что в последующие шесть месяцев я бил баклуши, симулируя амнезию. Как вы догадываетесь, ни одни врач не сумел вернуть мне память. В конце концов мне самому стало казаться, что вся моя прежняя жизнь — не более чем очень реалистичный сон. Поначалу это беспокоило меня, но мало-помалу я привык и уже не слишком часто задавался вопросом, какой эпохе «принадлежу».

Ученые сочли меня феноменом, и вскоре я прославился — благодаря газетам. Заметки о моем загадочном появлении в Гималаях изобиловали домыслами; особенно щедра на них была бульварная пресса. Некоторые авторы обладали столь буйной фантазией, что, представьте себе, иногда бывали близки к истине. С бесчисленными интервью я снимался в кинематографе (изображения людей на экране могли уже не только двигаться, но и говорить), выступал по марконифону (это аппарат наподобие телефона, он принимает с центральной станции новости, пьесы и популярную музыку; чтобы слышать передачу, совсем не обязательно держать трубку возле уха — достаточно отрегулировать громкость приемника, который можно увидеть практически в каждом доме). Однажды я побывал на банкете, который почтил своим присутствием премьер-министр от партии либералов (либералы свыше тридцати лет кряду находятся у власти, а консерваторы близки к полному упадку). Там я узнал, что социалистическая пропаганда конца девятнадцатого — начала двадцатого веков в немалой степени отразилась на деятельности здравомыслящих политических деятелей, дав толчок многим реформам. Это позволило усыпить змею социализма, но недавно она, как ни странно, снова зашевелилась, норовя просунуть голову в мировую политику. Впрочем, этому вероучению не удалось широко распространиться на нашей родине, хотя находились фанатики и неврастеники-интеллектуалы, искавшие в нем логическое обоснование своим бредовым фантазиям.

В эти месяцы я много путешествовал — по монорельсовой дороге, на воздушных кораблях, паровых и электрических автомобилях — посещая самые отдаленные уголки страны. Разумеется, в ней мало что сохранилось в прежнем виде. Все крупные города — так называемые конурбации — внешне походили на Лондон и были связаны между собой надежными средствами транспорта. Пользоваться этими средствами мог любой желающий — это было выгодно государству, а следовательно, поощрялось.

Численность населения изрядно увеличилась с начала века, а уровень жизни рабочего не уступал уровню жизни среднего англичанина моего времени. Тридцатичасовая рабочая неделя обеспечивала человеку сносное существование. Хорошее жилье было доступно каждому, а такой проблемы, как безработица, Англия не знала, поскольку очень многие охотно перебирались с Британских островов в колонии (Индию и Африку), протектораты, китайские провинции а доминионы (Австралию, Новую Зеландию, Канаду). Британцы тысячами (спасибо изобретателю воздушного корабля) селились в самых необжитых краях и всюду добросовестно выполняли свою миссию.

Природа сельской местности в Англии за семьдесят лет не пострадала! Совсем напротив: исчезла копоть, вылетавшая из топок локомотивов и оседавшая на деревьях, исчезли щиты с афишами вдоль дорог и прочие уродливые черты Британии начала века Велосипед с электрическим двигателем был по карману даже нищему, а значит, человек весьма скромного достатка мог в любое время насладиться прелестями загородной поездки. Цены были низкими, а жалованье высоким — квалифицированный рабочий получал до пяти фунтов в неделю и вполне мог накопить несколько соверенов на воздушное путешествие во Францию или Германию. Самый низкооплачиваемый труженик мог позволить себе визит к родственникам, живущим в отдаленном уголке Империи. Что касается темных сторон жизни, то их почти не осталось, поскольку исчезли социальная и нравственная основы зла. Мои современницы-суфражистки пришли бы в восторг, узнав, что в будущем женщины старше тридцати лет получат избирательные права, и встанет вопрос о снижении возрастного ценза до двадцати одного года Лондонские девушки носили юбки ненамного длиннее, чем юные жительницы Катманду. Через два месяца я осмелел настолько, что стал приглашать девушек в театры и концертные залы. Чаще всего это были дочери врачей или армейских офицеров, в компании которых я проводил большую часть своего бесконечного досуга По меркам моего времени, эти девушки были исключительно эмансипированы, занимая равное с мужчинами положение в обществе и не уступая им в откровенности высказываний. Поначалу эти высказывания коробили меня, но потом я стал находить в них некоторый шарм, как и в спектаклях с типичными чертами драматургии Бернарда Шоу (к счастью, политика в этих спектаклях отсутствовала).