Небесный рядовой

— А, брат, жив? — сказал Отарбек, успевая при этом стрелять из пулемёта.

— Где мы? — Сергей хотел приподняться, страшная боль и тошнота не позволили ему двигаться, сердце стучало где-то в горле. Все-таки он не мог позволить себе лежать, правую ногу он не чувствовал. Поднял руку и протёр глаза, увидел лохмотья штанины, мяса и что-то белое.

— Мои любимые штаны… таких уже не будет, — он застонал.

— Ну ты жлоб, — заржал Отарбек, продолжая стрелять из пулемёта, — ничего, еще в Монтане ходить будешь.

Сергей с ужасом пытался вспомнить, где они и что случилось. Санитара он помнил хорошо.

— Докладываю, командир, нас шестеро, два из них четыреста, ракету пустил.

— Рация?

— Нет рации.

— Сколько времени прошло?

— Минут пятнадцать.

— Сколько я был без сознания? — доклад Отарбека начал приводить его в чувство.

— Полчаса. Кровь остановил. Не смотри туда.

— Плохо, что полчаса. Долго.

— Ты жив. Вон ребята в БТР, все там остались. Чёрт, лента кончилась.

— Они близко?

— Метров пятьсот.

Каким-то нечеловеческим усилием воли Сергей перевернулся на грудь.

— Что там? — сам он почти ничего не видел.

— Притихли, но знаешь, они не отстанут, новые придут. Я за магазином, — он нырнул в раскуроченный БТР.

— Смотри, для Козла есть два бубна и рожки у 200-х взял, — он вернулся с боеприпасами.

— А что, Козлов жив?

— Ага, Козлова помнишь! Да, из РПК хреначит, будь здоров. Эй, что с тобой, командир, опять отключился? Скоро вертушки будут. Погрузят тебя грузом 400, и полетишь в Кандагар к сестричкам. Это тебе не пьяный узбек с клизмой.

Сергей то и дело впадал в забытье, его охватила невероятная слабость. Но понимать и соображать он не перестал. Отарбек вернулся, волоча за собой РПК.

— А то думал, что он замолчал? Нет его, нашего Козлика.

Сергей закрыл глаза, почему-то вспомнилось перепачканное, почти девичье лицо Козлова. Его охватила дикая, ослепляющая ярость:

— Помоги на позицию залечь.

— Сможешь?

— Я не 200-й.

Прислонившись к пулемету, он прикрыл глаза и почему-то ему вспомнилось дачное утро и заплаканное лицо Лилечки:

— Я не хочу твоих слез, Лилечка, — застрочил его пулемёт.

— Зашевелились гады, — орал Отапбек. Время замедлилось. Он заметил, как два бойца на пригорке перестали подавать признаки жизни. Вокруг него валялись расстрелянные рожки, Отарбек отвалил от себя пулемёт:

— Где чертовы вертушки? У меня все…

— Только в плен не сдавайся, медицина! Приказываю!

— Обижаешь, лейтенант, — он показал гранату.

— У меня Стечкин, я еще постреляю, — Сергей сжал зубы, подползают все ближе, но он видел, что душманы бояться приближаться к узбеку. Знают, что шурави не сдаются живыми. Прогремел взрыв, разметав тела медика и душманов.

— Теперь моя очередь, — он дал очередь из пистолета, и уже когда увидел рядом с собой лица

перекошенных злобой бородачей, выстрелил себе в сердце.

Он услышал странный шорох, как будто взмах голубиных крыльев, ветер пахнул на него, озарил мягкий свет. Сергей увидел над собой лицо. Оно было прекрасно: юношеское, почти ангельское, тонкое с прозрачной кожей и огромными глазами, глубоко искрящимися и излучающими покой. Что-то отражалось в них, как в темных зеркальных очках: какая-то зелень, голубая вода, он, Сергей, в белой расстёгнутой рубашке, её шёлк трепетал на ветру.

— Ты похож на рядового Козлова — голос лейтенанта звучал гулко в пустоте.

— Я принял его облик — голос в ответ звучал, как музыка.

— Не молчи, говори еще. Ты прекрасно звучишь, — вздохнул Сергей.

— Я не могу говорить, я думаю, ты слышишь мои мысли — раздался птичий шорох крыльев, сверкнули искорки в глазах.

— Что это за свет? Я такого никогда не видел.

— Свет невечерний…, не слышал о таком?

— Нет, не слышал. Это как? Не вечерний, не утренний?

— Неугасимый, не каждый его видит.

— Все-таки, кто ты? Рядовой Козлов погиб, я просил не брать на задание срочников.

— Я — твой Ангел-хранитель, оберегаю тебя с момента твоего крещения.

— А я крещен?

— А как же! Мама твоя и бабушка постарались. Что бы мы без них делали. А ты как в Афгане оказался? Помнишь? — сверкнули глаза-блюдца.

— Я пошёл за другого, у него мать болела.

— Не ври сам себе, даже я все знаю, не то что Михаил.

— Какой такой Михаил? Из второй роты?

— Архистратиг Михаил, наш главком.

— Тоже ангел?

— Архангел. Тебе пришлось жениться, чтобы помочь девушке, она забеременела от другого. Её отец — генерал женил тебя на ней, и ты должен быть с ней и чужим ребенком в Германии. Тёпленькое местечко… Почему ты сбежал?

— Не мучь меня, я не знаю почему… Я не могу позволить никому так с собой обращаться, я попросился в Афган сам.

— Зачем? Я оберегал тебя, ты на ней всё равно женился.

— А можно было обойтись без унижений, как-то грубо получилось.

— По-другому не мог с тобой справиться, уж очень ты упёртый человек, вразумлений моих не слушал, прости.

Сергей помнил, как Илонка вызвала его в коридор. Прямо во время дежурства:

— Мне Макаров сказал, что ты — надёжный товарищ, и невесты у тебя нет, — начала генеральская дочь.