Небесный рядовой

— Нет. — он улыбался, тогда Лили еще не было, она появилась позже. Илонка была чудо, какая хорошенькая, со вздёрнутым носиком, пухлыми губками. В расстегнутой дублёнке виднелся уже кругленький животик.

— Женишься на мне, а отец нас в Германию отправит.

— Нет, — Сергей продолжал улыбаться.

Ответ ей не понравился:

— Почему?

— Причины две: ты — не в моем вкусе, и в Германию я не собираюсь, — он улыбался.

— А если Родина пошлёт? — она кусала губки.

— Это ты-то — Родина? Я-то тебе зачем сдался, красотка, — он решил нахамить окончательно и приобнял её.

Получил по щеке красной щегольской перчаткой.

— Да или нет? — девчонка совсем оборзела.

— Нет, — он повернулся на каблуках и ушёл в класс.

— Я военный, была война. Это моё ремесло. Нет, лучше детей этих на убой посылать? Меня хотя бы пять лет учили.

— Хорошо излагаешь. Только ещё немножко напрягись, какая твоя настоящая причина? Не ври себе.

Через два дня вызвал его к себе начальник училища. Бравый вид курсанта, видимо, расстроил его, разговор был ему в тягость:

— Уважаю. Только прошу женись на ней, хотя бы фиктивно. Плачет, боюсь за ребенка, хоть и нагуляла, да своя кровь…

— Почему я?

— Отличник, красавец, а вдруг, сладится у вас? Одна ж у меня дочь… Карьеру сделаешь. А?

— Я так не могу.

— С отцом твоим говорил, он не против…

Сергей опустил голову.

Генерал был боевой, хороший был генерал.

— Может, подумаешь? — с надеждой сказал мужчина.

— Разрешите идти, товарищ генерал? — курсант еле стоял на ногах от волнения.

— Иди, сынок, иди. Подумай…

— Ну, что тут думать? — Макаров, его дружок, был во всем уверен. — Девчонка хороша, дочь генерала, ну немножко беременная.

— Макаров, ты себя слышишь? Откуда она меня узнала?

— У Люськи на фото разглядела.

— А ты сам, что, не хочешь карьеру?

— Хочу. Но мне Люська сразу яйца оторвёт.

Подставил значит, обормот, а ещё другом называется.

— Ты женился, как тебя просили… и поехал в Афган. Почему? Разве нельзя было служить в Германии? — спросил чудный голос.

— Да, женился… фиктивно, чтобы генералу помочь. А вообще, на гражданке много проблем, в армии всё просто: думать не надо, просто выполняй приказы, — признался Сергей.

— Захотел полегче, думать не надо. Так легче на войне?

— Нет, ещё трудней. От моего решения зависят жизни людей. Я пытался не исполнять тупых приказов. Оказалось, есть такие, — усмехнулся лейтенант.

— Отлично. Даже несколько солдат спас.

— Козлов погиб, сражался геройски, вот тебе и новичок! — сказал Сергей с болью в голосе.

— Не казни себя, ты — не Господь Бог. Кстати, за жену не волнуйся, она с тобой развелась и уже с другим в Германии, в составе ограниченного контингента войск.

— Я за неё никогда не волновался. Я Родине хотел служить, а не чужих баб обслуживать. А правда, что все погибшие в бою попадают в рай?

— По-разному бывает, это Михаил решает, у него в руках весы.

— Это ничего, что я застрелился?

— Последним патроном? Да уж, еще один грех на твою душу. А ведь мне просить за тебя у главкома, — лицо юноши не выражало досады или огорчения, оно всё также лучилось светом доброты.

Но вряд ли Михаил тебя осудит за это, слишком страшны примеры, которые ты видел. Вы с парнями договорились в плен не сдаваться?

— Да, это наше решение. Санитар наш себя и еще троих душманов подорвал. Это была моя граната, он у меня её забрал, когда перевязывал ногу. Но у меня пистолет оставался. Вот так. Отстреливался до конца. Только не пойму, зачем ты здесь? Ведь ты меня не сохранил.

— Я не только тело твоё оберегаю, но больше душу.

— Ты хочешь сказать, что испытывал меня?

— Можно и так сказать.

— Я прошёл твои испытания?

— Не все, есть кое-что ещё. Понимаешь, ты немного промахнулся, сердце у тебя чуть правее. Ты теперь между жизнью и смертью.

— Значит, я могу жить? Что я должен сделать?

— Стечкин тебе здесь не поможет… Помолись за себя.

— Я не знаю ни одной молитвы.

— Ты всё время врёшь себе, ты можешь больше, чем думаешь. Мать научила тебя двум молитвам — вспоминай.

Сергей стал мучительно вспоминать материнский голос, её слова и пение в его детстве. С ужасом думая, что теперь всё зависит от его памяти, которая так опрометчиво спрятала самые важные знания куда-то на задворки сознания.

Слова вспоминались с трудом, но нечем было их произносить, нельзя было в мольбе сложить руки, нельзя было упасть на колени — ничего не было, кроме непроизносимых слов, возникающих в его воспаленном мозгу.

И когда, казалось, его покинули силы, в свете невечернем блеснули зеленоватые крылья Архангела. Окутанный красным плащом с зерцалом в левой руке, он грозно осматривал горизонт, сжимая в натруженной руке воина заветное копьё. Ноги его попирали Вселенское зло, которое было побеждено.

Теперь поле битвы — души людей, каждого.

Свято́й Архистрати́г Бо́жий Михаи́л, молниено́сным мечо́м твои́м отжени́ от мене́ ду́ха лука́вого, искуша́ющего и томя́щего мя. Ами́нь.

Тела 200-х закинули в вертушку.

— Эй, шурави, вы кого мне подложили? Он же живой, — кричал бортач из вертушки. На груди одного из них расползалось алое пятно.