Небесный Стокгольм

– И что за пункт не прошел? – С Эдиком важно было сейчас разговаривать.

– В цены уперлись. Не позволим, говорят, дать их рассчитывать какой-то там машине. Вы, говорят, что, с ума сошли, хотите, чтобы все вышло из-под контроля? Но это же иллюзия чистой воды, Петя!

Эдик снова сел. Он потихоньку приходил в себя, видимо так его внутри все терзало, что он трезвел на глазах, да и выпить они успели не сказать чтобы много.

– Бог знает кем назначенные цены на четверть миллиона наименований единиц продукции рождают бесконечные косяки и коллапсы, и все эти непредсказуемые последствия считаются контролируемыми. И только потому, что эти цены придумали в комитете!

В камеру ввели еще одного мужчину, был он абсолютно лысый и трезвый, но выглядел так, что стало страшно.

– А Косыгин что? – непонятно для чего спросил Петя.

– Косыгин назвал идею с ценами единого уровня умной и привлекательной. Но непрактичной.

Лысый хмуро посмотрел на них, пытаясь понять суть разговора.

– Наверху просто не хотят ломать систему. – Эдику, похоже, было все равно, где он сейчас находится. – К чему такие риски? Нужна стабильность. Болото. – Он плюнул в сердцах. – Сказали прямым текстом: хотите риски – тогда вам к Никите Сергеевичу.

– У, лысый черт! – сразу отреагировал спящий мужчина.

Антон наконец повернулся к ним и разглядел вошедшего типа. В его глазах на секунду возник ужас.

– Разогнали совнархозы на Пленуме, – вступил он в разговор, медленно подбирая слова и с трудом отведя от лысого взгляд, – опять министерства создают. – Наконец он немного пришел в себя. – Знаете, что академик Трапезников сказал после доклада Косыгина о реформах? Если из лучших швейцарских часов вынуть пару колесиков, они перестанут показывать время.

Лысому что-то, видимо, не понравилось, но тут дверь открылась, вошел дежурный, назвал их фамилии и сказал – на выход.

Они быстро вышли. Антону и Эдику вернули документы, но на улице их ждал милицейский «Газик». Петя испугался, но потом понял, что их просто подвозят к машине.

Высадили их там же, у гранитного парапета. Город внизу погружался во тьму. Ларек закрылся, вокруг ни души.

– Вере спасибо скажи, – тихо сказал Антон, не глядя на Эдика. – Ей, видно, дежурный позвонил, когда личность устанавливал.

Эдик, казалось, ничего не слышал.

Антон пошел к своему «Москвичу».

– Но даже если бы Косыгин все наши пункты утвердил, все равно ничего бы не вышло. – В голосе Эдика звучала обреченность.

– Почему?

– Машина идеально будет считать загруженные параметры. Выдаст правильные цифры на выходе. Но вот вопрос – будет ли она получать правильные цифры на входе? От директоров, плановиков, всех тех, кто десятилетиями учился обманывать плановую систему? Оптимальными цены так и не станут, машина просто пересчитает один обман в другой. Похоже, что мне теперь по жизни этим и придется заниматься. Бесконечно оптимизировать ложь.

Пошел дождь. Они вернулись к машине. Потом еще долго ехали по ночной Москве и молчали.

Глава 34

Бежали, боялись не успеть. Куда они бегут, Петя толком не понимал. Сорвались, как по тревоге, вернее, тревога и случилась. Заканчивался рабочий день, когда Антону позвонил отец и сказал, что Белка ушла на демонстрацию. Демонстраций в декабре не бывает, в декабре только Новый год, понятно было, что она снова ввязалась в какую-то очередную авантюру, на этот раз серьезную, судя по тому, как подорвался Антон. Петя с Кирой даже ничего и не спрашивали, просто знали, что они там точно будут нужны.

На Пушкинской площади стояло в общей сложности человек двести. Часть у памятника, часть чуть поодаль, эти вроде как в демонстрации не участвовали. Лица у собравшихся были спокойные, держались они с достоинством. Те, которые стояли сбоку, были пооживленнее, складывалось впечатление, что они пришли то ли на вернисаж, то ли в консерваторию. Здоровались друг с другом, улыбались. Вокруг ходили постовые, будто бы занятые своим делом, еще какие-то люди, этих Петя сразу определил – свои. Было несколько комсомольских патрулей, те вылавливали студентов из своих институтов и уговаривали идти домой. Какие-то люди с фотоаппаратами – то ли корреспонденты, то ли ребята из наружки – без конца фотографировали происходящее. Словом, пока все было тихо-спокойно.

Кто-то поднял самодельный плакат – не такой, какие обычно бывают на первомайских демонстрациях: «УВАЖАЙТЕ СОБСТВЕННУЮ КОНСТИТУЦИЮ!» Но к нему сразу подошли, и плакат исчез.

Белку первым заметил Кира, она стояла у памятника и улыбалась. Пошли к ней, стараясь идти не очень быстро.

Антон крепко взял ее за руку:

– Выходи.

Она постаралась высвободиться, не переставая улыбаться, но ничего не получалось.

– Уйди от меня, Антон. Я взрослая. Ты за меня уже не отвечаешь. Жизни я тебе не испорчу, не бойся. Уйди, не позорь меня, – говорила она, не глядя на брата.

– Ты зачем сюда пришла? Двух евреев защищать? У них защитники и без тебя найдутся. Включи «голоса» и послушай.