Небесный Стокгольм

– Молиться. Думать о ней. Но все очень спокойно, чтобы просто мою любовь ощущала. И не беспокоилась за меня.

– А сейчас?

– Сейчас то же самое. Только мы пока еще рядом. Ты не представляешь, как мы каждый день проживаем. Ужинать садимся все вместе, как на Новый год. Для меня и самого теперь день не то, что раньше был день. Как подарок. Я теперь, когда спать ложусь и глаза закрываю, улыбаюсь. И когда просыпаюсь. Попробуй. Это легко.

Кира сидел светлый и тихий.

– Петя, я, наверное, уеду скоро. К Лотману, в Тарту. Насовсем.

– Тебя никто не отпустит.

– Все само решится. Потому что я этого очень хочу.

* * *

Вечером они пошли в кино, на «Обыкновенный фашизм». Документальный фильм, Ромм просидел несколько лет в архивах, ему помогала целая команда его учеников. Даже ездил в Германию, хотя все основную трофейную кинохронику привезли в Москву еще в 45-м. С ними была Белка, она, собственно, и достала четыре билета на премьеру. Сева ее был в Одессе, а Антона она, судя по всему, видеть не захотела. Или он ее.

Смотреть было тяжело. Весь этот ужас сопровождал голос Ромма, отстраненный, порой ироничный. От этого человеческого голоса становилось совсем не по себе.

Вышли на улицу, надо было уже расходиться, да не могли.

– Еле выпустили фильм. – Белка закурила. – Как пробили, непонятно.

– Да, ужасы все эти… – покачал головой Петя.

Белка посмотрела на него, как на неразумного ребенка:

– Знаешь, что Ромму напрямую сказали в высоком кабинете? «За что вы нас так ненавидите?»

Выходили люди. Шли молча, Петя подумал, что вряд ли теперь кому-то из них суждено этот фильм забыть.

– Ромм ведь был такой типичный советский режиссер, старой закалки. – Белка до конца не могла прийти в себя. – Пять Сталинских премий. «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918-м». Так бы и снимал всю жизнь: Ленин там, Ленин сям… Но тут Щукин умер, а, кроме него, кто вождя сыграет? После войны у него уже такая помойка пошла… Во ВГИКе до сих пор рассказывают, как он сделал там премьеру «Убийства на улице Данте». Все студенты от него без ума, мастер, а выходили потом и лица прятали, старались ему на глаза не попадаться. В общем, умер в их глазах Ромм. А потом воскрес. Нашел в себе силы. Начал все заново, в свои 54 года. Мне мой знакомый рассказывал, Юлик, с его курса, пришел к ним Ромм как-то первого сентября и говорит: «Забудьте все, что я вам до этого говорил. Давайте вместе учиться». А потом «Девять дней одного года» снял. И все всё поняли. Может, он всю жизнь свою и прожил ради того, что мы сегодня увидели. Вот такой он. Со всеми коленцами и изгибами.

Белка бросила в снег окурок и пошла к метро. Они ее догнали, шли молча.

– Знаете, что он про Хрущева сказал? – спросила вдруг она. – В какой-то момент тот слишком свободным стал. Ото всех, от всего мира. Вот его и убрали.

Глава 36

Новоселье было у Веры с Антоном, событие радостное и долгожданное. Дом только что отстроили, 14 этажей, стены кирпичные в полметра, два лифта – грузовой и пассажирский, вахтерша внизу, вернее, ее нужно было называть «консьержка». До Кремля минут десять пешком. «Башня Вулыха», строительный эксперимент.

Квартира неуютной не выглядела, уже завезли мебель, три комнаты, семьдесят три метра, можно дальше рожать смело. По бокам две лоджии. Вера совсем не поправилась, наоборот, как-то оформилась по-женски и похорошела.

Вася спала, видимо, к дисциплине была приучена с рождения, у Веры не забалуешь. Сначала ей помогала няня, но продержалась всего две недели: чужих людей в доме Вера терпеть не могла. Все быстро научилась делать сама, да и мама помогала, почти полгода жили у ее родителей.

До Нового года – всего неделя, спешили въехать и обустроиться. Ну и по традиции, чтобы жилось счастливо, нужно было друзей позвать и новый дом обмыть. Вера по секрету призналась Насте, что накануне вызывала батюшку, чтобы углы освятить.

Киры не было, все свое свободное время он теперь старался быть с матерью. Мухин наконец пришел с женой Надей, очень милой и располагающей, у Насти был выходной, вернее, даже подстроились под нее, собрались, когда у нее оказался свободный вечер.

Ждали Белку, но не понимали, во сколько она придет и с кем.

В большой комнате, вернее, в гостиной вдоль стены висели иконы, штук десять. Поменьше, побольше, некоторые покрасивее, в золоте, некоторые маленькие и прокопченные. Антон оживился, это оказалось его последним увлечением. Пару раз осенью он выезжал с какими-то своими новыми знакомыми в Тульскую область и скупал в деревнях все подряд. В Москву возвращались, когда багажник его «Москвича» был уже забит доверху. В углу комнаты, благо места было много, почему-то стояла деревянная прялка.

– А зачем тебе это все? – не понял Петя.

– Мне пустые стены не нравятся. Вот повесил, и дух какой-то сразу появился. Хорошо ведь смотрятся? На Западе наши иконы считаются произведением искусства. Антиквариат. Со всеми вытекающими.

– Ты же в них ничего не понимаешь.

– Зато знаю того, кто понимает. Ему привожу, он консультирует. Все что ценное – забираю.

– А остальное?

Антон оглянулся, и сказал тихо: