Небьющееся сердце

Они сели за столик у окна. Клонящееся к закату оранжевое солнце освещало кремовую скатерть, придавая ей праздничный вид. В хрустальной вазочке стояли веточки мимозы. Риека поднесла вазочку к лицу.

– Весна, – сказала она и вздохнула.

– Весна, – согласилась Елена Николаевна.

Где-то внизу мимо окна шли, хлюпая талой водой, прохожие. «Даже звуки весной другие!» – подумала Елена Николаевна. До них доносился шум автомобилей, капели, чириканье воробьев. Иногда в музыку улицы вплеталась тревожная нота сирены. Небо над головой было темно-синее, а на западе – закатное, палево-золотистое, как брюшко лосося.

Елена Николаевна велела принести кофе и две рюмки коньяку. Риека сидела, безучастно глядя в окно. Она расстегнула свою синюю шубку, сняла перчатки и положила их на стол рядом с собой. Елена Николаевна скользнула взглядом по перчаткам – прекрасная лайка, но вот цвет странный, лиловый… а вообще, одета эта девушка неплохо, вещи дорогие… Лола сказала дешевка… от досады, не иначе. Елена Николаевна улыбнулась, представив, как будет рассказывать Лоле, что пила кофе с «этой особой». Лола! Вечная содержанка. «Эта особа» хотя бы работает. Не важно кем. Времена сейчас другие, работать не стыдно. Не стыдно, говорят и пишут, даже быть… проституткой! Мысль не нова – одна из героинь Бернарда Шоу сказала, что профессия эта не чуть не хуже всякой другой, только очень трудная.

За окном меж тем внезапно потемнело. Солнце исчезло в набежавшей свинцовой туче, поднялся ветер, и посыпал густой крупный снег. Люди, минуту назад не спеша идущие по улице, ускорили шаги. Прошла всего минута, а яркого весеннего дня как не бывало. Закружило, завьюжило, небо опустилось и стало низким и тяжелым. В такую погоду хорошо сидеть у камина и задумчиво смотреть на огонь. При взгляде на двух женщин, сидевших за столом, любому стало бы ясно, чье место у камина.

– Как ваше заведение? – нарушила молчание Елена Николаевна, помешивая горячий кофе. – «Касабланка», кажется? Все в порядке?

К ее изумлению, лицо Риеки уродливо сморщилось, глаза наполнились слезами, и она беззвучно заплакала. Елена Николаевна слегка растерялась, повела взглядом по пустому кафе и протянула Риеке салфетку. Она не умела утешать и говорить все те слова, которые полагаются в подобном случае, и лишь пробормотала:

– Пожалуйста, возьмите!

Риека взяла салфетку, вытерла лицо, размазав грим, высморкалась и сказала:

– Нет больше «Касабланки! Нет! – И снова заплакала.

– Как – нет? – удивилась Елена Николаевна. – А где же она?

– Папа Аркаша умер, – сказала Риека. – От инфаркта… месяц назад. И «Касабланку» продают. Сначала умерла Наташка, потом Орландо, теперь вот и папа Аркаша.

– Орландо? – машинально переспросила Елена Николаевна, ухватившись за необычное имя.

– Да, Орландо. Наташку убили, еще летом, в августе, папа Аркаша очень переживал… все мы переживали… она была моей подругой… – Риека всхлипнула. – А потом убили Орландо.

– Кто убил?

– Какие-то радикалы!

– Кто? Какие радикалы? Где?

– Здесь, у нас. Какая-то молодежная партия, борются против всех – коммунистов, гомосексуалистов, капиталистов, чучмеков! А Орландо наш был голубой, безобидный, как трава, не от мира сего. Они били его ногами! – Риека судорожно вздохнула. – Аркаша с ним всю ночь просидел в реанимации… он же ему как крестный отец был. Орландо умер у него на руках… оказывается, он был Валера, а мы и не знали… думали, Орландо его настоящее имя. А через три дня Аркашу увезли с инфарктом… – Риека закрыла лицо руками и зарыдала.

Елена Николаевна молча смотрела на Риеку, не зная, что сказать. Риека потянулась за новой салфеткой.

– Уже приходил покупатель… жуткий тип с сальными глазами… на нас смотрел, как на шлюх… «Девочки, девочки, держитесь за меня, со мной не пропадете!» и лапы сразу же распустил. Хозяин! Аркашины братья продают, им все равно, что «Касабланка» – это театр, это искусство! Ничего уже не осталось от «Касабланки». Бедный Аркаша, если бы он только знал, в чьи руки попадет его «Касабланка»… А этот жлоб говорит: «Название дохлое! Поменяем!» Ему даже не снилось, что такое «Касабланка»!

Елена Николаевна слушает Риекин рассказ… по-прежнему не зная, что сказать, она гладит Риекину руку и повторяет, преисполненная сочувствия:

– Бедная моя… бедная… – Она вспоминает Лолкины слова о том, что стриптизерша «вульгарная девка», «без манер»… «Аристократка чертова! – думает Елена Николаевна. – Сама шлюха! Да, не красавица! Ну и что? Зато человек прямой и держится хорошо. Грубовата, правда. Во всяком случае, лучше, чем Лолкино слащавое сюсюканье…»

Они просидели в кафе около часа. Риека успокоилась, выпила коньяк, на скулах ее появился румянец. Они вспомнили господина де Браггу и пришли к выводу, что он замечательный человек. Риека рассказала Елене Николаевне про своего попугая Киви, с которым господин де Брагга разговаривал по-испански.

– А откуда он у вас? – спросила Елена Николаевна.

– Подарил один бизнесмен. – Риека улыбнулась. – Я сломала челюсть его охраннику.

– Вы… что? – Елене Николаевне показалось, что она ослышалась.