В предбаннике мы надеваем желтые полиэтиленовые халаты и резиновые перчатки. Завотделением натягивает на меня плотную маску с дыхательным фильтром. Потом мы входим в палату, в которой воздух фильтруется круглые сутки. Несмотря на это, каждый год заражаются несколько служащих. Мы останавливаемся на большом расстоянии от маленького истощенного человека. Это и есть опасный монстр, запертый в клетке ради нашей защиты. Одиночное заключение настроило его на добродушный лад. Неделю назад он объявился в лагере для беженцев. На родине он заразился от бывшего заключенного с открытой формой туберкулеза.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает завотделением.
— Хорошо. Бросил курить, теперь меньше кашляю и потею.
— Сегодня мы приступаем к лечению. Но эти бактерии туберкулеза устойчивы. От них не так-то просто избавиться.
— У меня продырявлены легкие?
— Продырявлены, можно и так сказать. И еще у вас гепатит С. Вы заразились от непродезинфицированного шприца. В нашей больнице такое невозможно.
— Я знаю. У меня на родине возможно все.
Он бежал не от войны или политических преследований. Не выдумывает баек о преследующих его злодеях и не жалуется. Да и на что жаловаться? Он попал туда, куда хотел. Эта пустая палата — земля обетованная. Отсюда есть лишь два пути: в могилу или в будущее.
Ткнув пальцем в раскрытый словарь на прикроватном столике, он произносит главное слово чужестранного языка:
— Спасибо.
— Здесь вы в надежных руках. Поскорее выздоравливайте! — желаю я больному на прощание.
В предбаннике врач бормочет, снимая маску:
— Он знает, что умрет, если не будет лечиться. Надеюсь, его не выдворят посреди лечения. А то какой смысл?
— Как его могут выдворить, если он представляет смертельную угрозу для окружающих?
— Вы правы. Его удастся вывезти, только если бактерии станут незаразными. Хотя лекарства вряд ли подействуют.
По пути домой я так и вижу, как перевожу из-за маски последние слова больного на смертном одре. Но если все сложится иначе, он наверняка станет самым счастливым высланным беженцем в мире.