Небо для всех

На следующий день, во вторник, двадцать шестого октября все вместе гуляли по старому парку имения. В тенистых аллеях не было ни души. Только у запруды возле моста близ Калинова луга мальчишки ловили рыбу. Друзья вспоминали прошлое лето в Париже. Наперебой рассказывали про забавные случаи в лётной школе, стараясь рассмешить Лиду и хором пели французские песни. Где-то после Поддонного верха, на перекрёстке они увидели впереди силуэты двух человек. Один в колоколе осеннего пальто, другой в английском костюме.

– Это дядя и Маковицкий, – охнул Кузминский, – Поторопимся!

Они ускорили шаг. Это действительно оказался Толстой.

– Лев Николаевич! Как приятно вас встретить! – приветствовал графа Кузминский, – А мы тут с коллегой-авиатором бродим по имению.

Толстой как-то растерянно посмотрел на племянника, словно и не узнал вовсе, потом на Васильева и не проронил ни слова в ответ. Вдруг, словно услыхав что-то, он поправил на голове вязаную шапку и, не разбирая тропы, ринулся через рощу к виднеющемуся середь деревьев дому. Доктор же остался стоять.

– Здравствуйте, Душан Петрович, что это с графом?

– Ах, это вы, господин Кузминский. Каюсь, не признал вас, хотя, как лечащий врач наблюдаю вашу хромоту уже третью неделю. А кто с вами?

– Мой друг, авиатор Васильев, Александр Алексеевич. Теперешняя знаменитость, и его супруга Лидия Владимировна.

Доктор Маковицкий поцеловал руку Лиде.

– Граф устал. Ему мерещится, что окружающие только и хотят, что использовать его имя или средства. Никто его не понимает или не хочет понять. Те же, кто считает себя его учениками, ему давно не любезны. Ваш покорный слуга остаётся подле лишь потому, что милостью Божьей врач и лечит не только семейство, но и крестьян. А так мне бы устроили отставку. Ни с кем не хочет разговаривать. Все его утомляют.

– Он старый, – вдруг сказал Кузминский, – и вздорный. Мать говорит, он всегда был такой, но с годами…

– Вообще, да, – согласился доктор, – это, конечно, возраст, да и болезни. Который день грозится уехать. Но куда ему ехать осенью? Разве что к зятю. Тот его якобы понимает. Хотя, приедет, на следующий день уже разругается. Одно радует, недалеко это – на границе с Орловской губернией.

Маковицкий говорил с небольшим приятным славянским акцентом, чуть смягчая окончания некоторых слов или вдруг теряя гласные в тех местах, где они должны быть.

– Мы ведь сейчас из Овсянников от мадам Шмидт, это вёрст шесть от усадьбы. Ещё утром, по холодку приказал запрягать и верхом… Да-да! Верхом, господа! Верхом на двух меринах отправились к Марии Александровне. Она здесь, пожалуй, единственная, с кем граф ещё общается.

– Я её помню. Хорошая женщина.

– Хорошая, но сумасшедшая, – Маковицкий остановился, расстегнул пальто, нашёл в кармане сюртука коробку с папиросами и закурил. – Почитает вашего дядю за нового Христа. Чуть ли не молится на него. А, может быть, даже и молится. Кто знает, чем она там у себя в избе занята, когда никто не видит. Везде иконы и календари с портретами Льва Николаевича. Утром ехали к ней, так сам вдруг оказался в необъяснимом волнении, потому как спросонья через поле поехал, да, по его словам «зеленя помял», то есть озимые потоптал. Ну, казалось, потоптал да и потоптал. Много ли восемь копыт натопчут? Ан нет! Почти трагедия. Вот по сию минуту про те зеленя мне говорил. И пока распрягали, и пока шли. А тут вы и с вами молодая женщина.

– Бедный Лев Николаевич, – произнесла Лида.

– Он не бедный. Он вздорный, и своими фантазиями всех измучил. Мы с вами, господа, люди двадцатого века. А он напрочь застрял в девятнадцатом. Вот вы, Александр Александрович, ещё неделю назад изволили рассказывать ему про воздухоплаванье. А знаете, что когда вы покинули гостиную, Лев Николаевич взял в руки чугунную утятницу, взвесил на ладони, рассмеялся и подбросил её над столом. Конечно, она рухнула прямо на столовые приборы, поколола тарелки. А после так скривился по-толстовски, ну вы знаете, и говорит: «Мир рушится, а они железяки в небо пускают. Это, Софья Андреевна, всё ваша Берсовская кровь: дурь и фантазии».

– Вот, Саша, а ты говоришь попросить у графа средств, – Кузминский горько усмехнулся, – Никаких шансов.

На следующий день приехали представители инженерного общества из Тулы, зазвали с собой. До обеда гуляли по городу, встречались с любителями авиации, потом обедали в «Савое», после опять лекция в Собрании, потом ужин. После, уже к полуночи поехали на трёх извозчиках к инженеру Васягину, работавшему на Косогорском металлургическом заводе, просидели почти до половины третьего ночи. И лишь в начале четвёртого на извозчике отправились в Ясную Поляну.