Небо и горы

А Светлана шла к ней в чуть мешковатом светло-сером лётном комбинезоне с нашивками на груди и рукавах, издали сияя улыбкой.

– Привет! Ну, как тебе простор? – И она окинула взглядом небесную ширь, чистым, холодным куполом раскинувшуюся над головой.

– Это... затягивает, – проговорила Надя задумчиво, пытаясь подобрать подходящее название странному чувству лёгкой, светлой тревоги, которая охватывала её при мысли, что Светлана сейчас взлетит в эту безбрежную синь и будет там совсем одна – вернее, вдвоём с самолётом.

– Ещё как затягивает, – кивнула Светлана. – И уже не отпускает.

За её полётом Надя следила, затаив дыхание. Садясь в кабину, Светлана ей помахала и опять сверкнула лучиком улыбки. «А если что-то случится? – вдруг кольнула сердце тревожная иголочка. – Если двигатель выйдет из строя или... Или ещё какая-нибудь беда? Нет, нет, только не это! Всё будет хорошо. Обязано быть».

И всё было хорошо. Светлана отлетала благополучно, выписывая в небе такие кренделя и виражи, что у Нади дух захватывало. Всякий раз, когда Светлана и её машина удачно выныривали из очередного упражнения, Надя на земле даже прыгала и хлопала в ладоши – совсем как маленькая девочка. Взрослая серьёзность слетела с неё вместе со сдутой ветром шляпкой, детский восторг переполнял её – до писка, до прерывистого, задыхающегося смеха. Когда самолёт коснулся полосы, от сердца отлегло окончательно, и Надя с облегчением и лихорадочной радостью ждала, когда Светлана покажется из кабины. Впрочем, суровый инструктор, наблюдавший полёт с земли, восторгов девушки не разделял.

– Светлякова! Это что такое сейчас было? – набросился он на Светлану. – Тебя кто так учил летать? Что за пижонство? Сумасбродка!

Светлана, ничуть не обескураженная и не пристыжённая, лишь делала вид, что ей очень-очень стыдно, и что она больше так не будет; её взгляд весело и лукаво косил в сторону Нади. Инструктор проследил его направление и сказал:

– А!..

(«Вон оно чё, Михалыч!»)

А Надя, подойдя, горячо вступилась:

– Зачем вы её ругаете? Было же здорово!

Инструктор не то фыркнул, не то хрюкнул. Надя поняла, что с его точки зрения она сморозила жуткую ересь («Явилась тут какая-то фифочка и рассуждает о том, в чём не смыслит ни бельмеса!»).

После беспощадного разноса они со Светланой брели среди высокой травы.

– Чего он до тебя докопался-то? – искренне недоумевала Надя. – Ты же так летала... просто слов нет!

– Да так... были кое-какие недочётики, – обтекаемо ответила Светлана, завладевая рукой Нади и мягко сжимая. – Вообще-то, Юрий Саныч прав, конечно: так делать не надо. Это эффектно, но не совсем правильно и не совсем... безопасно. На соревнованиях меня бы за такое... – Светлана чиркнула пальцем по шее – секир-башка, мол. И тут же добавила со смешливыми искорками в потеплевшем взгляде: – Ну, надо же мне было перед тобой покрасоваться!

– Ой, Свет, ты лучше не рискуй, не надо! – испугалась Надя, останавливаясь и прижимая руки к похолодевшему сердцу.

А Светлана, приблизившись вплотную и заключив её в кольцо объятий, шепнула ласково:

– Пока за мной с земли следит такой чудесный ангел, мне ничто не угрожает.

И не имело значения, что сероглазая лётчица чуть ниже её ростом: в её взгляде Надя утопала и растворялась, терялась, как в этом бескрайнем зелёном море травы, забывая всё на свете.

– Ты будешь моим ангелом? – Серые глаза смотрели снизу вверх с доверчивой нежностью.

– Да, – выдохнула Надя: голос изменил ей, горло стиснулось.

– Только не покидай меня никогда, ладно? А то я без тебя пропаду. – И губы Светланы прильнули танцем крыльев бабочки.

...Звёзды в окне померкли, занимался рассвет. Надя вышла в сад, достала ведро студёной воды из колодца и освежилась, плеснув в лицо. Светлана ещё посапывала в постели, а бабушка уже поднялась чуть свет и пекла картофельные драники.

– По той же дорожке пошла, что и мать, – вздохнула она. – Что ж вам не живётся-то нормально, как всем?

Надя молчала, положив локти на прохладную клеёнку стола и упрямо насупившись. Её заплетённые в чуть небрежную, пышную золотисто-ржаную косу волосы падали ей на плечо, а лицо выражало угрюмую решимость и нежелание подчиняться каким бы то ни было требованиям.

– Ох, Надька, не доведут тебя до добра все эти... непотребства, – сказала бабушка, доставая из холодильника сметану.

– Света – замечательная, – ответила Надя, решительно отодвигая тарелку с горячими картофельными оладушками. – Я её люблю, ба. И это не обсуждается.

Бабушка хмыкнула и снова придвинула тарелку к ней.

– «Не обсуждается»... Ешь давай, чего надулась?.. – И как бы нехотя поинтересовалась: – Кто она – спортсменка, что ль?

– Лётчица, – улыбнулась Надя, у которой чуть посветлело на душе: она была рада, что бабушка как будто не собиралась читать ей длинных тягостных нравоучений.

– Буди давай свою летунью, хватит ей дрыхнуть, – сказала та. – Если хочет горячих драников, а не остывших, пусть подымается.

Светлана спросонок стонала, ворчала, натягивала одеяло на голову и всячески сопротивлялась побудке, но Надя щекоткой и поцелуями всё-таки растормошила её.