Небо и корни мира

Вирок, ночуя в своем шалаше, иногда видел какую-то маленькую молодую женщину, украшенную красными цветами репейника, в сером, перепоясанном вьюнком платье. Он знал, что в родстве с лесными тварями, и поэтому они часто показываются ему. А иначе в два счета отвели бы глаза, просто замерли бы на месте – и скрылись. Вирок и сам так умел: чтобы отвести человеку глаза, надо и впрямь замереть без движения, раствориться в окружающем мире, в шелесте травы и листьев. Но Вирку это давалось трудно. В его жилах текла кровь людей, мешая хотя бы на миг перестать ощущать самого себя.

Вирок знал, почему люди не признают его своим. Это объяснил ему старый деревенский священник. В черные дни Вирок всегда мог постучаться в его бедный домишко и получить миску каши и кусок хлеба, что-нибудь из старой одежды, нужную вещь – нож, кремень и огниво – или даже переночевать в мороз. Вирок старался быть осторожным. Он замечал, как сутулый старый священник робко оглядывается, впуская его в дом. Поэтому и Вирок приходил поздно вечером, прячась в кустах у заборов, замирая от всякого шороха.

– Твоя беда в том… У тебя нечистая кровь, в тебе живет часть Обитаемого мира, а ему предназначено погибнуть. Значит, и тебе…

Вирку было жалко священника, особенно жалко было глядеть на его худой старческий подбородок, плохо выбритый, с торчащими кое-где седыми щетинками.

– А богоборец хочет отстоять Обитаемый мир, – продолжал священник. – И со временем твоя кровь приведет тебя к нему.

– А богоборец добрый или злой? – живо спросил Вирок.

– Какая разница, – устало ответил старик. – Понимаешь, мой мальчик, Вседержитель – творец всего. В мире, который он сотворил, добро и зло – то, что пожелал он сам. Что бы ни задумал богоборец, он только несчастный сын погибели: у нас нет другого добра и зла, кроме того, что пожелал Вседержитель.

С тех пор как в Обитаемом мире объявился богоборец, прекратились безумные, внезапные перемены погоды, что последние годы доводили людей до разорения. Лес, поля и воды успокоились, чувствуя, что защитник наконец-то услышал их призыв. Осенью листья облетели в срок, а снег выпал ровно в те дни, в которые веками и выпадал по приметам, и его было много, что предвещало хлебородный год. Зимой не случалось ни неожиданных оттепелей, ни страшных морозов. В срок наступила весна.

Едва только стаял снег, Девонна снова начала ходить далеко в лес. В голом весеннем лесу с вязкой, сырой землей она бывала впервые. До сих пор небожительница выходила из своего заброшенного храма в пору тепла и цветения, а раннюю весну, зиму и хмурую осень проводила в вечно зеленых садах у подножия Небесного Престола.

Сейчас Девонну охватила жажда видеть весну, не пропустить ни одного дня пробуждения леса. Вестница часами бродила по проталинам, ощущая, как пробивается первая трава. Среди елей она однажды встретила лесовицу в венке из подснежников. Лесовица проснулась и сразу набрала первых цветов на венок.

Потом лес покрылся светло-зеленой дымкой, и проснулись другие лесовицы, еще бледные после зимы, с желтыми и синими весенними цветами в волосах. В ветвях птицы вили гнезда, звери зачинали детенышей. Девонна чувствовала, как растет и двигается в ней ее собственный ребенок.

Соседка показала вестнице, что надо шить для новорожденного. Из натканного зимой холста Девонна сделала пелены. По вечерам она кроила и шила, слушая соседку, тоже занятую рукодельем. Женщина рассказывала вестнице о собственных родах. Небожительница тревожилась. До сих пор, во все века своей жизни, она не знала ни болезни, ни боли сильнее, чем от укола иглой.

Ей было спокойнее оттого, что Яромир в это время жил дома. На заставе распоряжался воевода Колояр, ровесник Яромира и тоже бывший витрицкий каторжник.

Это был каменщик – сильный, здоровый, чуть мрачноватый. Он попал в цепи за участие в той же даргородской смуте, что и Яромир.

Колояр был спокойный, но справедливый до болезненности человек: когда в Даргороде начался бунт, каменщик почитал это случаем исправить всю былую неправду. Видел он много несправедливости, подлости. Решил с этим бороться силой. На каторге Колояра, которого в городе знали как умелого мастера, поставили руководить кладкой стены.

Когда Витрица была построена, Колояра перевели в другое место, и освободила его от цепей только новая смута во главе с Яромиром.

Колояр никогда не принимал решений сгоряча. Пришел к богоборцу он тоже обдуманно, с намерением снова начать исправлять неправду. «С чего это вдруг нас морят, как тараканов? – думал он о Конце света. – Почему вечно за нас решают, а не мы? И вообще – почему всегда не мы, а нами и вместо нас?!» Бывший каторжник пришел к Яромиру злой, но не на людей, а на жизнь. Эта злость глубоко сидела в нем ощущением несправедливости и разлада.

Он был слишком серьезен и рассудителен, чтобы вымещать обиды на других. Колояр понимал, что просто схватить и поколотить кого-нибудь под запал смуты – ничего не даст. Ему было очевидно, что как плохую кладку стены, так и плохой уклад жизни надо исправлять целиком, перекладывать заново.