Читаем Небо и земля полностью

— Фигура, — сердито промолвил Тентенников, подходя к старику. — Да и как это, право, глядя на тебя, поверить, что Петька Быков твой сын единокровный.

Старик покачал головой.

— Тяжелый вы человек, Кузьма Васильевич, — сказал он, переходя на вы. — С вами в бане мыться — и то намучаешься…

Переходы от гнева к веселью были мгновенны у Тентенникова, и он сразу же заулыбался:

— А ты тоже хорош: куксишься. И чем я тебя, право, обидел?

— Ну и давай помиримся, — промолвил успокоившийся старик. — Ты мне лучше скажи, кто такой сейчас приходил в парилку?

Они прошли в предбанник. И там тоже никого не было: банщик оставил записку, что ушел в кочегарку.

— Вот незадача, — прокряхтел старик. — Так нам с тобой теперь и не дознаться, кто стрелять угрожал.

Одевались они молча, старик сплевывал на пол, сопел и не глядел в окно.

— Ты почему унываешь? — спросил летчик.

— Без квасу плохо.

— Я тебе спирту достану.

— Правда?

— Будьте уверены.

— Я и купить могу. Вы не беспокойтесь, Кузьма Васильевич! Денег у меня… — Он засунул руку в карман пиджака, да так и застыл, словно окаменев.

— Опять загрустил? — спросил Тентенников.

— Деньги мои пропали! — истошным голосом закричал старик.

— А у меня, гляди-ка, ни копейки не взяли.

Тентенников хотел было заняться поисками бандитов, но, посоветовавшись с банщиком, отказался от своего намерения — районная милиция сама виновных отыщет. Самое странное заключалось, конечно, в том, что деньги украли только у старика, к тентенниковскому же бумажнику и не прикасались.

— Наваждение, форменное наваждение, — бормотал старик, утратив на время обычную словоохотливость, и до самой Якиманки дошли они молча, не промолвив ни слова.

Странная была у них дружба, — они всегда хорошо отзывались друг о друге и приветы в письмах посылали, а встретятся — и обязательно поссорятся.

— Я уж тебя попрошу, Кузьма Васильевич, — взмолился вдруг старик, — ты Петрухе не говори, пожалуйста…

— Ладно, не скажу…

Тентенников посидел недолго и начал прощаться.

— Уходишь уже?

— Как видишь. Мы будем тебя с Ванюшкой ждать в Эмске, хоть и без того туда с целым обозом поехали.

— Кого же взяли с собой?

— А жены наши.

— Жены? Да кто же у вас женился?

— Я женился, да и у сына твоего теперь жена есть.

Старик прослезился, провел рукавом по глазам, вздохнул.

— И жену Петр хорошую взял?

— Хорошую.

— У тебя нет ли, часом, ее карточки?

— Не захватил.

— Очень даже жалею. А с лица ничего? Не рябая?

— Не рябая, — передразнил Тентенников, — не рябая! Красавица писаная, а ты говоришь — не рябая!

* * *

Рано утром Тентенников поехал трамваем на завод. Подъезжая к заводу, сразу приметил дым, медленно тянувшийся над забором, услышал резкий, пронзительный свист, увидел конную пожарную упряжку.

— Горит у них, что ли? — спросил он у кондуктора.

Тот ничего не ответил, только руками развел. Тентенников спрыгнул на ходу с трамвая, побежал к проходной будке. Дежурного не было на месте. Тентенников рванулся дальше и сразу же увидел недавнего знакомого своего, комиссара, показывавшего ему накануне и самолетное кладбище и склад новеньких самолетов.

— Нет, пламя-то какое, поглядите на пламя! — твердил комиссар.

Мохнатое зарево желтело на месте, где недавно возвышались заводские строения. Тентенников еще не мог поверить, что всего, бывшего на складе, уже нет больше. «Как же я теперь без второго самолета поеду?» — подумал он сразу.

Комиссар узнал Тентенникова, подошел к нему, рассказал о неожиданном несчастье.

— Не иначе как подожгли, — сказал он. — И знаете, исчез Риго. После нашего вчерашнего разговора я сразу же послал людей к нему. Но его уж и след простыл, — сообразил он, должно быть, что вы о нем расскажете…

— А может быть, он и поджег? — зло спросил летчик. — Жаль, что я вместе с вашими не пошел: может, на улице бы его встретил, — я-то ведь знаю Риго, как облупленного…

Комиссар не успел и слова промолвить в ответ: к Тентенникову тотчас подошел человек в кожаном шлеме и принялся расспрашивать о сбежавшем французском белогвардейце. Тентенников увлекся, пустился в подробные объяснения.

— Мы здесь, пожалуй, мешаем, — сказал незнакомец. — Не лучше ли отойти нам, основательней поговорить?

— Ради бога! — ответил Тентенников. — Главное, я его хорошо знаю.

— Это нас очень интересует, — сказал человек в кожаном шлеме. — Я вас прошу рассказать о нем. — И тихо добавил: — Вот вам мое удостоверение. Я комиссар ВЧК. Поедемте со мной! Машина ждет за углом.

Тентенников не спорил и пошел с комиссаром ВЧК к машине.

Разговоры о Риго и выяснение обстоятельств дела заняли три дня. Тентенникову пришлось побывать с комиссаром на старой квартире Риго, но там француза действительно не было.

— Вот ведь как окрутил! — покачивал головой Тентенников и снова принялся рассказывать об обстоятельствах своей последней встречи с мсье Риго.

Пришлось Тентенникову в засаде, в пустой квартире француза, просидеть сутки. Много было там волнений, особенно, когда попавший неожиданно в засаду офицер, из числа тех, которые бывали прежде у Риго, затеял стрельбу и ранил одного красноармейца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза