Небо и земля

— Может, и есть, да мне, по правде говоря, без надобности: не болит…

Спор не затевался сейчас… и чем несбыточней были чудеса, описываемые в журнале, тем больше злился Быков. В такие минуты Тентенников хитро щурился и громко спрашивал:

— Чья затея была с аэродромом?

— Твоя.

— Смело придумал?

— Смелей того невозможно.

— Что теперь делать надобно?

— Надобно думать, что еще какая-нибудь мысль в твою умную голову западет.

— Вот я и думаю.

И он сидел за столом, неподвижный, как каменный Будда, подняв, как говорил Быков, «очи горе», и раздумывал, как следует изменить нынешнюю спокойную жизнь.

— Пойдем самолеты трофейные посмотрим! — предлагал он Быкову.

Быков швырял в угол журналы, надевал фуражку и шел на аэродром.

Трофейные самолеты отливали новенькой краской и были нарядны. Без приказа командования летчики не решались летать на них. Покачав головой, Тентенников вел Быкова к реке и предлагал искупаться, хотя в эти холодные дни каждый купальщик рисковал схватить воспаление легких.

— Холодно! — отнекивался Быков. — И к тому же какая здесь река? Два раза руками взмахнешь — и уже на другом берегу. Вот в Питере на Неве воистину наслаждение плавать.

— Ну, уж с Волгою Неве не сравняться. Я — волгарь и Волгу ни на какую реку не променяю. — Тентенников вздохнул и негромко спросил: — Что же нам все-таки делать?

— Ума не приложу.

— Давай отпросимся у Полевого на несколько дней и поедем к Николаю. Оттуда махнем к Лене, с собой захватим ее — и в новую дорогу.

— Здорово придумано! — обрадовался Быков. — Нет, воистину у тебя, Кузьма, смекалки много. Как же я сам не догадался?

— Где уж тебе! — самодовольно пробасил Тентенников.

Полевой удивился, заметив, что у летчиков недавней хандры и следа нет.

— Неужто знаете? — спросил он.

— Как не знать, — ответил Тентенников, — я такое придумал…

— Я о телеграмме говорю…

Летчики переглянулись.

— Так вот, ребята, пришла пора расставанья!

— Кто тебе сказал? — недоумевая, спросил Быков.

— Телеграмма от товарища Григорьева: требует вас обоих…

— А ну, пляши! — крикнул Тентенников и, грохоча тяжелыми каблуками, прошелся по комнате два раза вприсядку.

— Жаль расставаться с вами, особенно с Кузьмой Васильевичем — у него характер легкий, — сказал Полевой и, подумав, добавил: — когда он не спит. Ну, да что уж тут, прощайте, ребята! Ввек вас не забуду…

Рано поутру они приехали в штаб. Николай в тот день был очень занят, принял их только на несколько минут и сразу объяснил, что Быкова посылает в срочную командировку в Москву, Тентенникову дает пятидневный отпуск, а потом обоим надо собираться в дальнюю дорогу.

Летчики вышли на улицу. Был дождливый день, деревья дымились вдалеке, и сапоги хлюпали по осенним лужам.

— Как же быть теперь? — спросил Быков. — Уеду в Москву и о Лене ничего не узнаю…

— Ты не грусти… Я к ней поеду, а в Москву дам тебе до востребования телеграмму.

* * *

В тот же день Тентенников поехал в отряд.

Лену он нашел в постели. Когда Тентенников приехал, она бредила и громко звала то его, то Быкова, то Глеба. У кровати сидел пожилой мужчина в пенсне и, озабоченно покачивая головой, вычерчивал кривую температуры. Увидев Тентенникова, он встрепенулся и сразу, скрестив на груди руки, пошел навстречу летчику.

— Вы муж Быковой, летчик? — спросил он, с опаской глядя на могучую, крепко сколоченную фигуру Тентенникова.

— Я его товарищ. Вернее сказать, лучший его друг. А вы кто такой будете? Доктор или фельдшер?

— Пленник, не больше и не меньше, — беспокойно оглядываясь, ответил мужчина в пенсне.

— Не понимаю вас.

— Что же тут непонятного? — обиженно ответил человек, назвавший себя пленником. — Меня этот несовершеннолетний дикарь в плен забрал.

Тентенников посмотрел в угол и сразу увидел Ваню, сидевшего на сеннике.

— Ты почему в угол забрался? — недоумевая, спросил летчик.

— Престранная история! — покачивая головой, сказал мужчина в пенсне.

— Я не вас спрашиваю, — строго перебил Тентенников. — Мне от него хочется правду узнать.

Ваня молчал. Он осунулся, веки у него были красны, казалось — вот-вот заплачет. Он даже не попытался улыбнуться Тентенникову, как бывало когда-то.

— Онемел, что ли?

— Третью ночь не спавши, — жалобно ответил Ваня.

— Кто же тому виной?

— Из-за него не сплю, — прохрипел Ваня, шашкой показывая на человека в пенсне.

— Что же он тебе сделал?

— Позвольте уж, я расскажу. Я врач соседней больницы, фамилия моя Егорчин. Вдруг несколько дней назад ко мне в квартиру поздно ночью является этот молодой человек, приказывает немедленно идти следом за ним и никаких вещей с собою не брать.

— Спешить нужно было! — зло сказал Ваня.

— Вот сами изволите видеть, каково ко мне отношение. Я, конечно, иду за ним, не прекословя, так как у него в руках обнаженная шашка. У подъезда ждет таратайка. Он усаживает меня, сам садится рядом и приказывает немедленно трогать. Я уж не рассказываю вам о своих переживаниях… Едем мы долго, чуть ли не полтора часа. Он сердится, торопит кучера…

— Прибавлено малость, — перебил Ваня.

Доктор сердито посмотрел на мальчика и, волнуясь, продолжал свой рассказ: