Небо и земля

— Вот именно. С аэродрома соседнего приехал летчик…

— Так, так… Погоди минутку, там ящики забыли погрузить на машину, — сказал Тентенников. — Я сейчас, мигом…

Он убежал на другой край летного поля, долго кричал на нерадивых, по его мнению, грузчиков, потом сбегал в ангар и, вытирая носовым платком потную голову, вернулся к тому месту, где ждал его Уленков.

— Запарился я, право… Ну, говори, какая твоя просьба?..

— Я, Кузьма Васильевич, хотел насчет медвежонка попросить.

— Насчет медвежонка? Ну, как там хочешь, а я не могу помочь. Опять с ним неприятности будут…

— Нет, теперь ничего не будет… Я только что летчика видел с соседнего аэродрома.

— Что он сказал?

— Отдают они мне медвежонка.

— А снова за ним не приедут?

— Нет, теперь ничего не будет. Они его решили бросить. Разве можно? Он такой веселый стал. Летчик говорит, что у него теперь доброхотов много…

— Каких доброхотов?

— Ну, тех, которые ему носят лакомства. Тех, кто не носит ему доброхотных даяний, мишка в друзья не принимает. Отдают они мне его… Я уже упросил одного рабочего, чтобы он его на новом месте выгрузил.

— Значит, за ним надо сейчас к соседям ехать?

— Зачем к соседям? Его уже привезли…

— Ну ладно, сажай его в ящик, со следующим грузовиком отправим…

Проводив грузовик, на который был погружен ящик с медвежонком, Уленков повеселел.

Но недолго пришлось размышлять о мишке: запыхавшийся связной сказал, что Уленкова срочно требует майор.

В блиндаже командира полка было теперь пусто, и он казался запущенным и грязным: повсюду валялись брошенные вещи, обрывки газет, разбитые чернильницы; имущество отряда уже было вывезено, и только телефон еще оставался на старом месте.

— Звонила только что твоя Катя! — сказал Быков.

— Звонила? — растерянно спросил Уленков.

— Представь, сумела еще раз до нас дозвониться. Она уже ушла из Симска. К селу подошла немецкая колонна. Сейчас вылетят штурмовики, вы с Лариковым их прикроете. А потом тут заправитесь, передохнете и перелетите на новый аэродром.

…Первым в небо поднялся Лариков. Машина Уленкова полетела вслед за исчезающим в небе самолетом командира звена.

Совсем недалеко было лететь до Симска, но труден был этот путь — ведь все время мучила одна дума: «Скоро придется покинуть эти края…», и опять Уленков увидел дома и рощи, мимо которых он проходил в памятные воскресные дни, когда ездил сюда на вечера с Лариковым и Горталовым. Где теперь Катя, говорившая с ним по полевому телефону? Он представил на мгновение, как идет сейчас незнакомая смелая девушка по перелескам, по придорожным рощицам, по дымным полям, уходя от врага, и невольная грусть защемила сердце: встретятся ли они когда-нибудь на дорогах войны? Неужто их разбросает в разные стороны и он никогда уже больше не услышит, как звучит ее высокий, взволнованный голос?

Вдалеке пылала деревня. Горизонт был в огне. Горел большой дом на окраине Симска. Штурмовики уже уходили, — остатки атакованной ими танковой колонны немцев расползались в разные стороны. Десяток машин пылал на улицах и переездах маленького городка. Самолеты снизились, и Уленков увидел растянувшуюся у развилки колонну вражеской пехоты.

Когда немцы заметили подошедшие со стороны солнца самолеты, было уже поздно укрываться: огнем пулеметов расстреливали Лариков и Уленков подходящих к перекрестку врагов.

Заговорили немецкие пулеметы, кто-то из солдат попробовал обстрелять самолет из автомата. Уленков шел на бреющем полете. Он видел автомобили с поставленными на них пулеметами, видел мечущихся испуганных солдат и, нажимая на пулеметную гашетку, с радостью примечал, как падают фашисты на пыльную дорогу и лежат недвижимо, сраженные огнем, который послал на врага он, советский летчик Сергей Уленков…

Перекресток быстро опустел. Только убитые и тяжело раненные остались теперь на развилке дорог. Движение колонны на несколько часов было задержано. Покружив еще немного над придорожным поселком, самолеты повернули обратно.

Глава восьмая

Все изменилось в городе, все изменилось и в старом победоносцевском доме на Подьяческой улице. С детства жила Елена Ивановна в этом старом неуютном доме, а никого из соседей не знала — только дворников помнила, таскавших дрова по узким ступенькам черной лестницы, да еще старенького кавказского генерала из четвертой квартиры, — когда Лена кончала гимназию, он зашел однажды к Ивану Петровичу и с тех пор стал частым собеседником Победоносцева в часы вечерних чаепитий. Остальные жильцы дома были людьми незнакомыми, и даже инженер, живший в соседней квартире на одной площадке с Победоносцевыми, никогда не раскланивался с Еленой Ивановной, — была у старых петербуржцев особенная замкнутость и чопорность, — и дивились же ей приезжавшие в столицу общительные провинциалы… В советские годы жизнь в доме пошла по-другому. Новые жильцы приехали сюда, выработались и новые правила общежития.

А с того дня, как впервые проревела сирена воздушной тревоги и жильцы старого дома собрались в бомбоубежище, все словно стали одной семьей и быстро перезнакомились друг с другом.