Небо, я тебя вижу!

Света вытаскивает огромный железный ключ. Выходим во двор, идём к амбару. С большим усилием нам удаётся сдвинуть дверь, вросшую в землю. В амбаре Светина бабушка хранила много ценного по прошлым дефицитным временам: посуду, постельное бельё, продукты. Кое-что из вещей так и лежит не распакованным.

– Надо икону вытащить, – Света показывает на остеклённую картину на полу. В сумраке не видно, что на ней изображено.

Тащим икону на улицу. Ставим на землю. Комочком снега я стираю толстый слой пыли со стекла. Проступают очертания изображения. Богородица.

– Какая красивая! – вырывается у меня. Икона и впрямь необычная. Я такой ещё не видела.

Лик Богородицы написан на плотной бумаге и размещён внутри деревянной рамы, похожей на оконную. Внизу рама делится на два прямоугольных фрагмента. Справа кусок стекла разбит, и бумага истлела от сырости, а на левой стороне изображение сохранилось: лежащий на погребальном ложе Иисус Христос. Божья Матерь смотрит вниз, на своего Сына. В её взгляде одновременно и печаль, и спокойствие.

С передышками несём икону к машине. Тяжёлая. Загружаем в багажник. Едем в Кебру. В церковь, где иконе самое место. Но храм закрыт, и поблизости никого не видно.

Ставим икону возле крыльца. Стоим, думаем, что делать дальше. Света говорит:

– Что, так и оставим? Давай хоть к стене повернём.

– Да никто её не украдёт, – отвечаю я. – И лучше пусть стоит лицом к деревне. Пусть Богородица посмотрит на белый свет, на людей, на Кебру. А то сколько лет она в амбаре в темноте томилась.

С тем и уехали.

Лишь на третий день удалось дозвониться до батюшки Валерия, чтобы узнать о судьбе нашей иконы. Он был удивлён. Оказывается, ничего про неё не знает, поскольку в отъезде.

Вечером позвонил радостный:

– Так и стоит, как вы поставили! Эта икона называется «Умиление». В нашей в церкви такой ещё нет. Видно, она из часовни. В старые времена в Кебре насчитывалось сорок две деревни, и в каждой из них была своя часовня. Потом храм и часовни разрушили, а население разобрало образа по домам. До сих пор многие хранят их у себя и считают своими. А правильно, если они будут находиться в храме, ведь для этого их и создавали. А вы обязательно заходите к нам в церковь, когда будете в наших краях!

Мы приехали в Кебру на Рождество. В маленькой церкви было тесно от скопления народу. Свою икону мы увидели сразу. Она висела рядом с другими образами Божьей Матери. И нам казалось, что она благодарит нас своим спокойным и уверенным взором, который нетрудно описать одним словом – Умиление.

Красные кроссовки

Левый глаз периодически дёргается уже с августа. Вот и сейчас я стою на остановке, а он нервно подмигивает. И никак не угомонить. Бесполезно пить успокоительные, заваривать травки, слушать расслабляющую музыку. Можно только закрыть глаз или прижать пальцем веко, словно бы говоря: «Ну что ты, малыш, перестань. Всё же хорошо». Это ненадолго помогает.

Подмигивая, глаз непроизвольно зацепился за высокого мужчину в чёрной куртке, синих джинсах и красных кроссовках. На всей сумеречной улице его обувь была единственным ярким пятном, не считая светофора. «Вырядился, как клоун», – подумала я. – Если бы был подростком, ещё куда ни шло, а тут явно к сорока приближается».

Мужчина заметил мой оценивающий взгляд и подмигнул. Я почувствовала, что краснею. Становлюсь похожей цветом на его обувь. Хотела отвернуться, но вдруг мужчина обратился ко мне:

– Барышня, вы не подскажете, где находится женская консультация?

Глаз на секунду перестал дёргаться. Давно вышедшее из обихода обращение сбило с толку. А женская консультация никак не вязалась с красными кроссовками. И что ещё больше меня удивило – я там работала. Может, этот тип следит за мной? Откуда он знает, где я работаю? Внутри шевельнулось что-то холодное. Зря я вчера на ночь читала Кинга.

Я хотела сказать, что не местная и не знаю никаких консультаций, но пионерское детство не позволило мне соврать:

– На двадцать третьем можно доехать. Вот он уже едет.

– Хорошо, спасибо, – тип широко улыбнулся.

Почему он улыбнулся? Тут явно что-то не то. Я посмотрела на приближающийся автобус. Забрызганный грязью жёлтый пазик резко остановился, с грохотом распахнул двери.

В автобусе народу было мало. Я села возле окна. Тип в красных кроссовках устроился рядом:

– Меня Толя зовут.

Незнакомец, впрочем, теперь уже знакомец, протянул ладонь. Я посмотрела на его руку. Концы пальцев жёлтые. Курит, и, скорее всего, дешёвые сигареты. Хотя где сейчас найдёшь дешёвые? Обручального кольца нет. Либо не женат, либо развёлся. Либо женат, но кольцо не носит. Так многие мужчины делают. Пускают пыль в глаза.

Я кивнула. Но руки не подала. Он убрал ладонь:

– И даже не скажете, как вас зовут?

Мне совершенно не нравился его натиск, но я ответила:

– Люся.

– Красивое имя. По-французски – Люси. Даже песня такая есть про собаку Люси. Газманов поёт.

– Не слышала, – я крепче прижала сумочку к себе.

– У вас красивый город, – сказал Толя, удобнее пристраивая на коленях чёрный рюкзак.